Наемники фортуны - Алексей Бобл

— Куда ехать? — Туран растерялся. Пока смотрел издали, казалось, легко найти по блеску куполов обитель Ордена, но среди домов, домиков и домишек «Панч» заплутал, и непонятно было, куда сворачивать на перекрестках.

— Давай я за руль сяду. — Белорус сдвинулся на сиденье, потянувшись к баранке.

— Ага, — Туран стукнул приятеля по руке, — еще Илаю предложи.

— Здесь налево, — подал голос пассажир. — Потом по улице вверх на холм, потом спустимся и снова налево, потом опять подскажу.

— Ты бывал в Киеве? — изумились Туран с Белорусом в один голос и переглянулись.

— Вперед смотрите, — пробасил Илай.

Туран крутанул руль, чуть не снес бампером покосившийся плетень и, свернув налево, выкатил на улицу, которая шла вверх.

Белорус оглянулся:

— Хм, папаша, а по тебе не скажешь, что ты поселок, где больше десяти домов, видал.

Когда «Панч» добрался до конца улицы, между крышами домов впереди и впрямь мелькнули золотые купола, старик не ошибся. Он привстал и, держась за спинку водительского сиденья, стал подавать короткие команды, куда сворачивать. Вскоре выехали на просторный перекресток, Илай пробасил:

— Вправо и дальше прямо, не сворачивать…

Не успел он закончить фразу, как Туран врезал по тормозам. И «Панч» замер, скрипнув рессорами. Поперек широкой улицы был натянут канат, легкий ветерок трепал на нем красные флажки.

И тут Белорус не сдержался, заорал во весь голос:

— Некроз! Затопчи меня кабан, это настоящий некроз! Ты куда нас привел, отец?!

* * *

За линией красных флажков находился раскоп. Вокруг уходящей в землю бетонной коробки грунт был послойно снят, бригада старьевщиков добиралась к древнему подземелью, рядом сложены плиты полированного красного камня, некоторые с буквами. Возможно, старьевщики выполняли чей–то заказ, добывая облицовочный камень, но дело до конца не довели. В глубину уводил широкий проход, в который легко мог бы проехать и «Панч». Мостки из досок тянулись в сырую темноту. Сейчас широкие доски и бетонные стены были затянуты серой плесенью, маслянисто блестящей на солнце. Пятна некроза расползались в стороны от раскопа, карабкались на пирамиду облицовочного камня, растекались по мосткам, по сложенному инструменту…

Видимо, некрозное пятно появилось совсем недавно — монахи еще заканчивали ограждать опасную зону канатами с красными флажками. Другие обходили по периметру, занимая посты, чтобы в случае чего отогнать зевак.

— Некроз… — растерянно повторял Белорус. — В Киеве! В самом Киеве!

— Из–под земли выперло, что ли? — заметил Туран. — Смотри, некроз расползается от раскопа.

— А в Херсон–Граде нам толковали, что под землей некроза не бывает!

Вокруг «Панча» стали собираться местные. Качали головами, указывали друг другу на зеленовато–серую плесень впереди, тихо спорили. Монахи закончили устанавливать ограждения и построились вдоль улицы. Подкатил «тевтонец», из него вылез, опираясь на резной посох, высокий осанистый жрец в желтой тоге. Седая борода аккуратно расчесана, смотрит с прищуром, зыркая маленькими глазами по сторонам. Едва он вылез из самохода, как рядом оказались два рослых монаха. У обоих штуцеры наперевес, патронташи через грудь.

— Важная птица, — протянул Белорус. — Может, с ним того, поговорить?

Он повернулся на сиденье, но Туран решил иначе:

— Подождем, сейчас что–то случится. Поглядим немного — этот, в желтом, не зря сюда прикатил.

Важный жрец подошел к канату с флажками, поглядел в затянутое некрозной пленкой жерло раскопа, что–то тихо спросил. Монах из оцепления показал на плиты красного полированного камня, испятнанные серой слизистой плесенью. Жрец покивал. Проследив, куда указывает монах, Туран разглядел труп небольшого животного, скорее всего крысы–мутафага. Тело зверька было изорвано пулями в клочья, но голова была цела и сплошь облеплена серыми наростами некроза.

— За грехи! — неожиданно громко завопил седой монах в желтых одеяниях и воздел посох, круглое навершие блеснуло на солнце полированной поверхностью. — За грехи нам кара! Много провинились мы перед Создателем, за то и казнит нас беспощадно! Кайтесь, люди, кайтесь! И ждите спасения скорого, ежели покаяние искренним окажется! Грех на вас, киевские люди! Грех гордыни! До сей поры беды вас стороной обходили, вот и впали вы в греховную гордость! Разучились подчиняться и смирять дух! За то и кара вышла — по грехам вашим! Смиренные спасутся, гордые низвергнутся! Паршивого маниса — из стада вон! Кайтесь и ждите спасения!

— Откуда же спасение придет, отче? — всхлипнула толстая тетка. — Сызнова напасть объявилась! Нету продыху, тут и там некроз является!

Седой жрец развернулся к ней и снова воздел посох.

— Жди спасения, дочь моя! Будут кары и казни на Киев низвергнуты Создателем, дабы отделить достойных от грешников. В беде человек познается! Лишь опосля, дабы спасти смиренных, явится праведник. Ликом стар, да духом светел, как небо над нами! Разумом могуч и верою крепок! От него ждите спасения, мое пророчество верное!

Туран встал на подножку, чтобы лучше видеть, старик его заинтересовал — таких людей Туран еще не видывал, крабодиане были совсем другими, они рассуждали вслух, а не выкрикивали. И уж точно не таковы были монахи, которых встречаешь в Пустоши — боевые разъезды, охотящиеся на мутантов. Те и вовсе больше стреляли, чем разговаривали. В толпе, собравшейся вокруг «Панча», заговорили:

— Пророчествует отец Зиновий… Одухотворенный старец!.. Создатель через него говорит!..

Тут по другую сторону ограждения визгливо заорали, по толпе прошло движение, зеваки попятились, монахи сошлись ближе, вскидывая оружие. Туран сперва бросился в кабину, когда монахи подняли оружие, потом разглядел, что целятся не в него. Из раскопа медленно поднимался человек. Он шагал, раскачиваясь из стороны в сторону, доски скрипели под ногами. С каждым шагом фигура все четче проступала в темном зеве раскопа. Вот голова появилась из тени, но казалось, солнечный свет не коснулся ее — она оставалась равномерно серой, будто была в густой тени. Темя и виски человека покрывал слой серой плесени, глаза под склизкой пленкой были уж совсем темными, и непонятно, видел ли ими бредущий. Он слепо ткнулся в ограждение сходней, качнулся в другую сторону и снова двинулся наружу.

— Это сторож! — крикнул кто–то в толпе.

— Сторож артельный! Ломщики оставили раскоп стеречь!

— Некроз! Некроз! Остановите его!

— Во имя Создателя! — важно провозгласил Зиновий и снова поднял посох, разворачивая блестящую грань к раскопу, откуда поднимался зараженный некрозом артельный сторож. Тот, словно копируя жесты старика, поднял правую руку и разинул рот. Губы и полость рта были обметаны серыми лишаями некроза, из глотки ходячего мертвеца вырвалось тихое сипение.

Монахи дружно вскинули автоматы и ружья, стволы уставились вниз, в раскоп. Залп опрокинул человека, пули вмиг изодрали тело и одежду на груди. Стрельба смолкла. Мертвец завозился среди красно–черного влажного пятна, перевернулся, согнул руки и стал подниматься. К ограждению подошел монах с железным ранцем за спиной, от которого к трубе в его руках, напоминавшей короткий ствол пушки, тянулся шланг. На конце трубы, закрепленная под срезом, гудела синим язычком газовая горелка.