Гурджиев и Успенский - Аркадий Борисович Ровнер

последователям, что он больше не ждет ничего хорошего от Гурджиева и отныне надеется только на себя. К этому времени он также вернулся к писательству, взвалив большую часть забот по организации “работы” на Софью Григорьевну. Когда в 1934 году в Лондон была привезена брошюра Гурджиева “Вестник грядущего добра”, Успенский определил отношение своих лондонских последователей к ее содержанию в таких неоправданно несправедливых словах, как “паранойя” и “сифилис”. Успенский как будто бы не хотел видеть мучительной драмы создателя системы, оказавшегося один на один с обреченной на гибель Европой, в период ее стремительно развивающегося заката, и словно бы не замечал мучительной работы по смене масштабов действия, определения новых ориентиров и мотивировок, которыми был занят Гурджиев.

Свое новое отношение к Гурджиеву Успенский выразил утрированно просто: в Гурджиеве, как в каждом человеке, есть хорошая и плохая стороны, и вот победила плохая: Гурджиев сошел с ума. Только безумный, утверждал Успенский, может делать то, что делал Гурджиев. Или иначе: деятельность Гурджиева не соответствовала принципам его учения, она была безответственной, авантюрной и неистинной. Принцип спектакля, “шоу”, успеха (как раз в это время Гурджиев проводил демонстрации “движений” и танцев в Париже и Нью-Йорке) заслонил и заменил собой идею “работы”. “Если Гурджиев приедет в Лондон, – говорил Успенский своим ученикам, – я уеду в Париж. Если он уедет в Париж, я поеду в Лондон”. Гурджиев стал, по словам Успенского, “загрязненным источником”, однако он был его единственным источником – другого источника у Успенского не было. Размышляя над этими вопросами, Успенский проводил долгие вечера за бутылкой водки или виски с одним или двумя учениками. Иногда при этом он рассказывал истории или рисовал живые сценки из своей московской жизни, и только самые стойкие, досидевшие с ним до рассвета, могли рассчитывать получить от него ценные указания, связанные с работой.

Успенскому не оставалось ничего иного, как продолжать “работу” так, как он ее понимал. Временами он делал попытки выстроить внутреннюю ситуацию на своих идеях догурджиевского периода. Начиная с 1927 года он работал над толстым томом своих произведений, который представлял из себя перевод и новую редакцию его работ, опубликованных в России до 1917 года. Книга эта вышла в 1931 году под названием “Новая модель вселенной” с подзаголовком “Принципы психологического метода в его приложении к науке, религии и искусству”. Этот труд был логическим продолжением, развитием и разработкой основных аспектов его старой книги Tertium Organum, опубликованной в Америке в 1921 году.

Очевидно, работа над этой книгой могла только частично заполнить вакуум, образованный разрывом Успенского с Гурджиевым. Идеи, занимавшие Успенского до знакомства с учением “четвертого пути” (Успенский и его ученики называли это учение “системой”), были уже давно им изжиты, и попытка их воскрешения не могла удовлетворить ни Успенского, ни его лондонский круг. Оставалось либо искать истоки “системы” – тот “внутренний круг человечества”, который снабдил Гурджиева его учением и дал ему его миссию, либо надеяться, что усилия Успенского и его последователей будут замечены этим “внутренним кругом” и его представители сами вступят в контакт с ним. Была еще одна возможность, которая обсуждалась Успенским и его английскими учениками, а именно что сами они и являются внутренним кругом человечества. Впрочем, по поводу всех этих предположений ни у Успенского, ни у его лондонского круга не было полной уверенности. Успенский склонялся ко второй гипотезе, а именно, что нужно развивать работу и ждать сигналов от “внутреннего круга”.

Софья Григорьевна Успенская оставалась с Гурджиевым в шато Приере после разрыва с ним Успенского и переехала в Англию только в 1929 году по просьбе Гурджиева, пославшего ее помогать мужу в работе. В Англии она начала работать с несколькими учениками Успенского, но постепенно круг ее ответственности расширился, и она стала важнейшей составляющей системы, построенной Успенским. Софья Григорьевна была, несомненно, талантливым организатором и человеком, сочетавшим в себе резкий решительный характер с едкостью и наблюдательностью, позволявшими ей подмечать и высмеивать механичность, эгоистичность и лень в поведении людей. Она отказывалась именоваться “учителем” и называла себя “нянькой”, олицетворяя жесткую сторону “работы” и оставляя Успенскому область теории и авторитет учителя. Своим учителем она признавала только Гурджиева, не претендуя на понимание его самого и его учения. “Я не претендую на понимание Г. И. Гурджиева, – говорила она. – Для меня он Х. Но я знаю, что он мой учитель, и у меня нет права его судить и нет необходимости его понимать”[512]. В течение 1930-х годов, ее роль в работе Успенского становилась все более значительной. Фактически она организовывала работу в имениях, которые арендовывались на летние месяцы и куда сьезжались сотни учеников, многие из которых приезжали непосредственно к “мадам” и считали себя ее учениками.

Круг влияния Успенского в Англии расширялся с каждым годом. Публикация “Новой модели вселенной” в 1931 году и второе издание этой книги в 1934 году привлекли к нему множество новых учеников. Постепенно он выделил двух своих “старых” последователей, предоставив им право вести собственные группы. Это были Джонн Беннетт и Морис Николл.

В начале 1930 года Беннетт поставил Успенского перед фактом начала им своего учительства, и Успенскому не оставалось ничего иного, как признать этот факт. Беннетт посылал Успенскому отчеты о проводимых им занятиях со спонтанно собравшейся вокруг него группой, выказывая готовность немедленно прекратить их, если Успенский их не одобрит, однако долго не получал от Успенского ответа. Осенью этого же года он и его жена через секретаря Успенского были приглашены на цикл лекций Успенского под названием “В поисках объективного сознания”. Беннет воспринял это приглашение как молчаливое одобрение его деятельности, и действительно, Успенский, по словам Беннетта, “ни словом не вспомнив прошлое, позволил мне не только посещать его собрания, но вскоре поручил мне читать лекции вслух в его присутствии”[513]. Существовал и держался долгие годы строгий запрет разглашать содержание учения. Лекции по “четвертому пути” читались только ученикам и только лишь при условии, если они брали на себя обязательство не разглашать их содержание. Факт выступления Успенского с публичными лекциями, частично раскрывающими аспекты учения, был экстраординарным, и Успенский нуждался в объяснении этого поступка.

Беннетт припоминает свой откровенный разговор с Успенским, во время которого тот сказал ему: “Я ждал все эти годы, так как хотел узнать, что будет делать мистер Гурджиев. Его работа не принесла тех результатов, на которые он надеялся. Я все еще уверен, что существует Великий Источник, из которого пришла его Система. У мистера Гурджиева должна быть связь с этим Источником, но не думаю, чтобы она была полной. Что-то упущено, и