Тени сгущаются - Виктория Шваб

Лайла потянулась руками за спину, ощупала кружева, размышляя, можно ли спрятать под ними кинжал.

– Сядь, – велела портниха.

– Не знаю, получится ли…

Калла укоризненно покачала головой и указала на табуретку. Лайла осторожно опустилась.

– Не бойся. Платье не порвется.

– Я не за платье боюсь, – пробормотала Лайла. Неудивительно, что женщины, которых она обкрадывала, так часто падали в обморок. Они просто не могли дышать, и Лайла была уверена, что их корсеты не были и вполовину такими тесными.

«Хватит ныть, – велела себе Лайла. – Я и пяти минут в платье не проходила, а уже расхныкалась».

– Закрой глаза.

Лайла недоверчиво моргнула.

– Токк, доверься мне.

Доверять Лайла не умела. Но, раз уж начала, придется пройти до конца, тем более что на ней новое платье. Она закрыла глаза, и Калла втерла что-то под бровями, а затем в губы.

Не раскрывая глаз, Лайла чувствовала, как по волосам прошлась расческа, мягкие пальцы начали перебирать пряди.

За работой Калла напевала, и Лайле внезапно взгрустнулось. Мамы не было на свете уже давно, и Лайла с трудом воскрешала в памяти прикосновение ее рук, звук ее голоса.

«Тигр, о тигр, светло горящий…»

Ладони вспыхнули, и Лайла, опасаясь ненароком поджечь платье, поспешно свела их и сосредоточилась на ковровых стенах палатки и легкой боли от заколок, скользящих по голове.

Заколки были из полированного серебра. Лайла узнала их – они хранились в шкатулке, которую она отдала Калле для уплаты долга.

– Верни их мне, – попросила Калла, закончив. – Они мне нравятся.

– Обязательно, – пообещала Лайла. – После бала это платье мне больше не понадобится.

– Все женщины считают, что платье нужно им только на один вечер.

– Эти женщины – транжирки, – сказала Лайла и потерла запястья. После утренних веревок они до сих пор саднили. Калла заметила это и ничего не сказала, лишь застегнула на руках широкие серебряные браслеты. Как наручи, подумала Лайла, хотя первым пришло в голову слово «наручники».

– И последний штрих, – сказала Калла.

– Может, хватит? – жалобно произнесла Лайла. – Мне кажется, уже более чем достаточно.

– Ну и странная же ты девушка.

– Я выросла далеко отсюда.

– Тогда это кое-что объясняет.

– Кое-что – это сколько? – насторожилась Лайла.

Калла окинула ее неопределенным жестом.

– Видимо, там, где ты выросла, женщины одеваются по-мужски и носят оружие вместо украшений.

– Я всегда была не такая, как все.

– Да. Наверное, потому вас с Келлом и тянет друг к другу. Оба вы не такие, как все. Оба немного… – На счастье Лайлы, портниха не нашла подходящего слова.

– Злые? – подсказала Лайла.

– Нет, нет, не злые, – улыбнулась Калла. – Просто всегда настороже. Но сегодня, – добавила она, накидывая на волосы Лайлы серебристую вуаль, – ты пробьешь его защиту.

– Хорошо бы, – невольно улыбнулась Лайла.

VI

В руке у Ожки блеснул нож.

Король стоял у нее за спиной и ждал.

– Готова?

Ее пальцы стиснули кинжал, в душе вскипел страх. Страх и осознание силы. Она пережила момент испытания, лихорадку, даже проклятый ошейник. Переживет и это.

– Коса, – еле слышно шепнула она. «Да».

– Хорошо.

Они стояли во внутреннем дворе замка, за закрытыми воротами. И только статуи павших близнецов смотрели на них. Холодный ветер кусал за щеки, но под взглядом короля по спине разливалось тепло. В город возвращалась жизнь. Она переливалась всеми красками, как синяк, но по краям все равно таился холод. Особенно по ночам. Солнце грело жарко, под ним распускались цветы, но когда оно садилось, то забирало с собой все тепло. Король сказал, так и должно быть, в здоровом мире тепло и свет сменяются холодом и тьмой.

Ожка была готова к жару.

Жар – вот первое, что она почувствовала, когда пришла кровяная лихорадка. Восхитительный жар. Она видела обугленные скорлупки своих предшественников, но радостно пошла навстречу огню.

Она поверила в силу Холланда. И в свои возможности.

Не переставала верить, даже когда шею ей сжимал королевский ошейник.

И вот теперь он снова просил поверить в него. Поверить в силу его магии. В магию, которую он дал ей. Она выполняла заклятия крови. Призывала лед и огонь. Что-то чинила, что-то ломала. Раскрывала двери внутри своего мира. И сейчас будет то же самое. Магия до сих пор послушна ей.

Она посмотрела на нож. В одной ладони лежит рукоять, к другой приставлено острие. Она получила приказ. И все-таки колебалась.

– Мой король, – сказала она, все еще глядя в стену. – Я спрашиваю не из трусости, но…

– Я знаю, Ожка, о чем ты думаешь, – сказал Холланд. – Тебе любопытно, почему я поручил это тебе. Почему сам не сделаю. По правде сказать, не могу.

– Для вас нет ничего невозможного.

– За все на свете надо платить, – ответил он. – Чтобы оживить этот мир – наш мир, – мне пришлось пожертвовать частичкой себя. Если сейчас я уйду, то не уверен, смогу ли вернуться.

Вот, значит, откуда берется сила. Заклятие. Договор. Она слышала, как король говорит с самим собой, как будто с кем-то другим, видела тени, прячущиеся в его глазах, иногда даже его отражение двигалось, хотя он сам стоял на месте.

Скольким же он пожертвовал?

– Кроме того… – Ей на плечи легли его руки, от них растекалось тепло и магия. – Я дал тебе силу, так пользуйся же ею.

– Да, мой король, – прошептала она.

Ее правый глаз заморгал. Он прижался широкой грудью к ее узкой спине, повторив ее силуэт. Их руки соединились – плечи к плечам, локти к локтям, ладони к ладоням, пальцы сплелись.

– Все будет хорошо, Ожка. Главное, чтобы у тебя хватило сил.

«А если не хватит?»

Она, кажется, не сказала этого вслух, но король все равно услышал.

– Тогда ты погибнешь, и я тоже. – Слова были холодными, но произнес он их с теплотой. Голос был, как всегда, ровным, как обкатанный камень, в нем звучала тяжесть, от которой подкашивались колени. Он зашептал ей на ухо: – Но я в тебя верю. – С этими словами он взял ее руку, сжимавшую нож, и подтолкнул. Острие впилось в кожу. Выступила кровь, темная, как чернила, и он что-то прижал к окровавленной ладони. Монетка, красная, как ее волосы, с золотой звездой посередине.

– Ты знаешь, о чем я тебя просил, – сказал он, направляя раненую ладонь с монеткой к холодной каменной стене. – Ты знаешь, что делать.