Царица поверженная - Маргарет Джордж

– Иногда мы убегаем, потому что пытаемся увернуться от судьбы, – наконец сказала я. – Ну что ж, давай отправимся к Дафне.

Мы выехали на колеснице; покинули дворец на острове, прокатили мимо старой агоры и двинулись по мощеной улице к искусному фонтану, возведенному над чистым природным источником. Вокруг него, прохлаждаясь, прогуливались странно (на наш взгляд) одетые люди. При виде нас они стали махать руками и высокими голосами выкликать приветствия. На нас повеяло своеобразным маслянистым запахом.

– Быстрее! – приказал Мардиан вознице. – Что за запах? Они считают это благовониями?

– Может быть, смешались множество разных ароматов, каждый из которых сам по себе хорош, а вместе они производят такой необычный эффект, – предположила я.

– Вонь – вот что они производят! – сморщился Мардиан. – А ты видела, как они размалеваны? Как футляры для мумий! И мужчины, и женщины.

– Мардиан, мне кажется, ты становишься ханжой, – заметила я. – Что странно для александрийского евнуха.

– Только не говори, будто тебе они нравятся! – Его первоначальное увлечение Антиохией явно пошло на убыль. – У меня нет никаких предубеждений против какой-либо общности людей, – тебе ли не знать. Я воспринимаю каждого как личность, вне зависимости от его рода-племени.

Только такой подход и годился для тех, кто собирался – как мы с Антонием – править разными землями и народами. Правда, мне он был присущ всегда.

– Похоже, этот город перенял все дурные обычаи Александрии.

– Да, но и хорошего немало. Нынче Антиохия – третий город мира после Александрии и Рима. До нас, конечно, недотягивает, третий и есть третий, но многое здесь заслуживает внимания и одобрения.

И правда, разве не заслуживал похвалы город, где я вышла замуж?

Вскоре мы проехали мимо колоссальной статуи богини Фортуны в венце из городских стен, возведенной Антиохом на горе Сильпий. Возле ее ног протекала река Оронт. Прозревая людские судьбы, Фортуна взирала на нас с отстраненным спокойствием, и от нее веяло холодком.

На небольшом расстоянии от города находилось священное место Дафны, где Селевк Первый по велению Аполлона насадил обширную рощу кипарисов. Они окружали древнее лавровое дерево, и, конечно же, рядом угнездился храм самого бога.

Сойдя с колесницы, мы последовали по тропке через тенистую рощу. Стройные, похожие на колонны кипарисы создавали нечто вроде природного храма.

Лавр с искривленным стволом и густой листвой рос в дальнем углу рощи. Дерево казалось одиноким и преисполненным достоинства, как будто на его долю выпало немало испытаний. От древности оно утратило стройность, ствол стал корявым и шишковатым. Если в нем и жила нимфа, то она была заточена в безобразную темницу. За сопротивление Аполлону ей пришлось дорого заплатить.

Мардиан пробежался пальцами по шероховатой коре.

– Ты здесь, Дафна? – тихонько позвал он.

И тут густая зеленая листва над его головой слегка зашелестела.

Этот шелест был похож на вздох.

Когда тающие снега устремились потоками вниз по склонам, открывая путь через перевалы, все приготовления завершились, и Антоний был готов выступить в столь долго откладывавшийся поход. Все командиры, кроме Канидия, собрались в штабе. Титий, узколицый племянник Планка, был назначен квестором, Агенобарб принял под командование несколько легионов, а Деллию – тому, что так бесцеремонно доставил мне вызов в Тарс, – поручили помимо легионов вести хронику кампании, поскольку сам Антоний никаких записок о войнах никогда не писал. Возбуждение и предвкушение витали в воздухе, как запахи металла и огня.

Агенобарб съездил в Рим, чтобы уладить какие-то семейные дела, и попросил Антония о приватной беседе. Мой супруг решил, что секретов от меня у него нет. По выражению лица Агенобарба, его натянутой улыбке, унылому голосу и косящим на меня маленьким глазкам я поняла, что военачальник желал разговора с глазу на глаз, Антоний предпочел этого не заметить.

– Ну и как дела в Риме? – спросил Антоний, предлагая вина.

Агенобарб демонстративно отказался. Мой муж пожал плечами и взял чашу сам.

– Ничего особенного, – ответил Агенобарб, – хотя наблюдается серьезная нехватка хлеба. Все говорят о предстоящем морском походе против Секста.

– Результат будет тем же, что в и прошлый раз, – усмехнулся Антоний. – Против этого самозваного сына Нептуна они бессильны.

– А я так не думаю, – резко возразил Агенобарб. – Агриппа создал возле Мизен базу подготовки флота, он всю зиму тренировал гребцов и матросов. Они встретятся с Секстом на равных. Кроме того, Агриппа построил мощный флот. У него есть такие огромные корабли, что легкие галеры Секста не смогут их атаковать. Вдобавок его суда оснащены устройствами, выстреливающими абордажные крючья на огромные расстояния: он станет вылавливать корабли Секста как мелкую рыбешку.

– Что ж, хорошо, – сказал Антоний, ничуть не покривив душой. – Ты говорил с Октавианом о нашей кампании?

– Ну да. Он пригласил меня на весьма изысканный ужин. – Агенобарб выдержал драматическую паузу. – И там он расспрашивал меня о твоих приготовлениях, хотя, похоже, и без меня прекрасно знал все, о чем я ему рассказывал. У него повсюду шпионы.

«Может, и ты тоже?» – задумалась я.

С виду он точно походил на шпиона, да и голос какой-то… шпионский.

– А что думает римский народ? – осведомился Антоний.

– Судя по всему, народ не придает этому особого значения: простых людей больше заботят их желудки и цены на хлеб, чем завоевания в дальних странах. Наверно, после всех завоеваний Цезаря интерес к ним притупился.

Он улыбнулся (улыбка его была нарочито глуповатой) и развел руками, как бы говоря: что тут поделаешь?

– А как Октавиан воспринял известие о моем браке с царицей?

Антоний горделиво взял меня за руку.

Мы еще не получали известий из Рима. Объявление о нашей свадьбе было встречено молчанием, которое с каждым днем казалось все громче.

– Если Октавиан и получил весть, то не подал виду, – ответил Агенобарб. – Он говорил о том, что после твоего возвращения в Рим надо дать пир для тебя, с женой и дочерьми, в храме Согласия. Великая честь.

– Еще одна дочь? – Антоний не получал известий от Октавии с тех пор, как та уехала в Рим.

– Да, – кивнул Агенобарб. – Тебе разве не говорили?

Он выглядел искренне удивленным.

– Нет, – признался Антоний. – Мне не сообщили.

Он допил вино и поставил чашу. Я увидела, что известие застигло его врасплох: даже если он сам и отряхнул с ног пыль Рима, ему в голову не приходило, что с ним могли поступить так же. Игнорирование его военной кампании и нашего брака было нарочитым оскорблением.

– С их стороны это грубо, – сказал Агенобарб как бы в шутку. – Ну, когда мы зададим Парфии трепку, в Риме поневоле задумаются о манерах. – Он помолчал. –