Филипп Август - Жерар Сивери

Филипп Август был надежным гарантом устойчивой позиции Бартелеми де Руа. Оберегая его и осыпая благодеяниями, он давал тем самым понять епископу Санлиса, что может в любой момент заменить его другим сановником, оставшимся от правительственной команды эпохи успехов, столь очевидных и многообещающих. Он располагал двумя великими чиновниками, двумя видными советниками, двумя великими «министериалами», которых лишь боязнь анахронизмов не позволяет назвать министрами, хотя это слово и является производным от латинского «minister», то есть слуга. Между тем было бы неверно и неосмотрительно утверждать, что Филипп II использовал противостояние Герена и Руа с той единственной целью, чтобы сохранить за собой королевскую власть, и что он получал удовольствие, разжигая соперничество между ними.

В действительности любая серьезная, солидная власть должна предусматривать и приберегать за кулисами запасной политический вариант, чтобы срочно сменить официально провозглашенный правительственный курс, если дела пойдут плохо и если в этом возникнет настоятельная необходимость. Филипп Август тем более осознавал это, что он не игнорировал трудности, возникающие в ходе попыток подчинить феодальный мир возрождающемуся суверенитету королевской власти. Он должен был предусматривать возможность сокрушительной неудачи Герена, который являлся главным проводником этой политики. При поддержке бальи, администраторов курии и большой части высшего духовенства Герен старался укоренить ее в реальности с настойчивой решимостью и часто с такой резкостью, что даже полвека спустя подданные королевства будут еще об этом помнить и сопровождать свои жалобы пугающими подробностями. Поэтому король Филипп продолжал поддерживать Бартелеми де Руа, который опирался на среднюю знать, противившуюся чрезмерному, с ее точки зрения, усилению королевской власти. Король закалил «второй кусок железа, держа его в огне», приберег вторую «козырную карту», чтобы использовать ее при случае, и облегчил, таким образом, задачу своему преемнику, у которого было столько друзей среди представителей клана Руа-Монфоров.

Доказательств соперничества между Руа и Гереном хватает. Достаточно подчеркнуть, что после смерти Филиппа Августа епископ Санлиса хотя и стал наконец канцлером, тем не менее отошел в тень, и число епископов, столь благожелательно к нему настроенных, поубавилось в королевских советах. Но не следует дожидаться следующего правления, чтобы удостовериться в том, что за кулисами готовился иной политический курс. Например, Жан де Нель, заклятый враг Герена, в то же время был другом принца Людовика и Бланки Кастильской, которая после смерти своего супруга доверила ему выполнение важных и деликатных миссий. Разве этот персонаж не удостаивался необычных милостей со стороны Филиппа Августа? И разве некоторые из этих милостей не выглядели как вызов Герену?

Следует помнить, что король Филипп был очень опытным политиком. Прежде, когда Гийом Белорукий, архиепископ Реймса, и магнаты еще доминировали в его совете, он с великим упорством в течение нескольких лет сумел подготовить свою собственную правительственную команду. Точно таким же образом в конце своего правления он берег и придерживал запасной политический курс и новую команду. Поэтому нельзя сказать, что Филипп Август пришел к концу своей жизни как глава одного придворного клана или одной придворной «партии». Он доминировал на политической сцене и оставался верховным арбитром с неоспоримой властью над всеми.

Итак, после всего этого следует ли говорить о конце правления, посредственном и убогом, о власти, зябко дрожащей, съежившейся в комок, терзаемой опасениями и несчастьями? Конечно, нет! Разумеется, не обходилось без разочарований и неудач, но, сколь бы мрачной ситуация ни казалась современникам, нельзя вести речь о полной катастрофе. Она была далека от этого, и последующая история Франции это подтвердит.

Горячий сторонник восстановления королевского величия, определенной формы государственной централизации и борьбы против хозяев крупных региональных владений, Герен оставался у власти до самой смерти короля. Тем не менее основание королевского могущества было еще непрочным, и Филипп не желал оставлять своим безусловно преданным вассалам мятеж как единственный выход в случае возможного провала политического курса, проводившегося под его руководством. Именно поэтому Филипп Август держал в запасе Бартелеми де Руа, который в конце его правления, равно как и в начале правления его преемника, предлагал королевской власти другой курс, другую стратегию. Филиппу было вовсе не безразлично, что случится после него. Не является ли это еще одним свидетельством его величия?

Прославленный государь не был бы настоящим властителем, если бы не подготовил себе смену. Он, впрочем, преуспел в этом последнем предприятии, поскольку власть его сына, которую должны были подпирать плечами Герен и Руа, никем не оспаривалась. Пройдя через суровые испытания, его правительство достигло больших успехов. Вместо того чтобы подводить их сухой итог, не лучше ли будет прежде всего принять во внимание, что король Филипп II его советники, особенно Герен, решительным образом посеяли семена будущего величия королевской власти и единства королевства — вопреки архаичным силам распада, которые представляли собой феодалы? Король и его видные чиновники были далеки от того, чтобы завершить свой труд, но их огромная заслуга состоит по крайней мере в том, что они заложили во Франции первичные основы государства.

Каким же был этот король, который любил власть и ценил ее до такой степени, что даже поступился некоторой ее частью, когда посчитал, что должен вверить ее в более надежные руки, чем свои собственные? Мы знаем уже, что Пайен Гатинель, туренский каноник, оставил нам живой и удивительный портрет короля Филиппа[303]. Он его написал, если не составил из разных свидетельств, вскоре после смерти короля. Можно поэтому использовать его, не рискуя навлечь на себя обвинение в злоупотреблении литературными приемами. Обойдем стороной физические особенности Филиппа и его любовь к женщинам, поскольку нам уже представлялся случай остановиться на этом. Вспомним только, что он был статным и жизнерадостным: «Он имел здоровый цвет лица, любил вино, хорошие трапезы... Щедрый к своим друзьям, он был алчен до имущества своих врагов». С помощью характеристик, последовательных, контрастных, иногда преувеличенных, а местами настолько льстивых, что они искажают истину, Гатинель продолжает набрасывать портрет, который подтверждает, по крайней мере в общих чертах, то, что нам уже известно из других источников.

«Человек католической веры, он твердо придерживался тех решений, которые принял, и выносил суждения быстро и очень хорошо. Хотя победа была к нему благосклонна, он, однако, опасался за свою жизнь и выходил из себя так же легко, как и успокаивался. Он карал магнатов королевства, повинных в злых деяниях или притеснениях, и успешно разжигал среди них ссоры». Эти характеристики, в общем, не вызывают возражений, за исключением тех, что касаются его суждений; однако те, что последуют дальше, намного более спорны.

В самом деле, Гатинель утверждает, что Филипп «не придавал смерти тех, кто находился в темнице», и забывает при этом «аморикан», погибших на костре. Хотя туренский каноник утверждает, что король «не испытывал ненависти ни к кому, разве только на очень короткое время», графы Фландрии и Булонии, столько лет просидевшие в заточений, были, конечно, иного мнения. Замечания о том, что король прибегал к советам людей скромного происхождения и брал на себя роль «усмирителя гордых, защитника церквей и кормильца бедняков», вызывают меньше вопросов. Однако они страдают странными умолчаниями, в частности насчет преследований, которым несправедливо подверглись евреи в начале правления Филиппа II, а также насчет его методов руководства, нередко безжалостных[304].