Песнь небесного меча - Бернард Корнуэлл

Хэстен приказал своим людям взять на абордаж лишенного мачты «Морского Орла» и перебить его команду. Я сомневался, что Хэстен знает, чей это корабль, — он знал только, что это судно разрушило все его надежды. И люди Хэстена начали с воплями прыгать на борт «Орла», где обнаружили Финана во главе моих гвардейцев; и две «стены щитов» сошлись у передних скамей гребцов.

Топор и копье, меч и щит.

Мгновение я мог только наблюдать. Я слышал треск щитов, врезающихся друг в друга, видел, как блестит свет на воздетых клинках, видел, как все больше людей Хэстена толпится на носу «Морского Орла».

Сражение шло по всему устью ручья. Позади трех сцепившихся кораблей прилив гнал остальной флот Хэстена обратно, к горящим судам на берегу. Но не все корабли Зигфрида горели, и все больше и больше их с вооруженными людьми шли на веслах к арьергарду флота Хэстена. Там тоже начался бой.

Надо мной, там, где виднелись очертания зеленого холма Бемфлеота, все еще горел дом; на берегу Хотледжа пылали суда, и свет золотистого утра затеняли клубы дыма, под которыми умирали люди, и клочки черного пепла, трепеща, как мотыльки, плыли с небес.

Люди Хэстена на берегу — те, что загнали нас в грязь и перерубили цепь сторожевого корабля, — прошлепали по мелководью, чтобы взобраться на «Дракона-Мореплавателя», а потом присоединиться к бою на борту «Морского Орла».

— Следуйте за ними! — крикнул я.

У людей Зигфрида не было никаких причин мне повиноваться. Они меня не знали, видели только, что я сражался рядом с ними. Но они поняли, что я хочу сделать, и их переполняла боевая ярость. Хэстен предательски нарушил соглашение с Зигфридом, а все они были людьми Зигфрида, поэтому люди Хэстена должны были умереть.

Те, кто заставил нас обратиться в постыдное бегство, уже забыли про нас. Теперь они находились на борту «Дракона-Мореплавателя» и подбирались к «Морскому Орлу», собираясь убить команду, которая помешала Хэстену сбежать. Мы не встретили отпора, взбираясь на борт их корабля. Люди, которых я вел, были моими врагами, но они этого не знали и охотно последовали за мной — им не терпелось послужить своему господину.

И вот мы ударили по людям Хэстена с тыла и на мгновение стали лордами убийства. Наши клинки разили воинов в спины, и те умирали, даже не успев понять, что на них напали. А потом выжившие повернулись, и мы превратились всего лишь в горстку людей, противостоящих сотне.

На борту корабля Хэстена находилось слишком много людей, и на носу «Морского Орла» не хватило места, чтобы все они присоединились к битве. Но теперь у команды «Дракона-Мореплавателя» появился собственный враг. Это были мы.

А корабль был узким. Наша «стена щитов», которую легко могли обойти с флангов на суше, растянулась здесь от одного борта «Дракона-Мореплавателя» до другого, а скамьи гребцов стали препятствиями, останавливавшими тех, кто рвался в бой. Этим людям приходилось притормаживать, иначе они рисковали споткнуться о скамьи, доходившие им до колена. И все равно они спешили до нас добраться.

У них была Этельфлэд, и каждый викинг сражался за свою мечту разбогатеть, а все, что им было нужно, чтобы стать богачами, — это нас убить.

Я поднял щит человека, которого сразил во время нашей первой неожиданной атаки. И теперь — с Райпером по правую руку и с незнакомым воином по левую — я позволил врагам приблизиться. И пустил в ход Вздох Змея. Мой короткий меч, Осиное Жало, обычно лучше подходил для сражения в «стене щитов», но сейчас враг не мог сойтись с нами вплотную, потому что мы стояли позади скамей гребцов.

Там, где я стоял, в центре корабля, было свободное пространство, а подпорка мачты преграждала путь нападавшим. И я все время посматривал влево и вправо, мимо огромной подпорки, чтобы вовремя заметить опасность.

Человек со всклокоченной бородой взобрался на скамью перед Райпером, собираясь рубануть того топором по голове. Но этот воин слишком высоко держал свой щит, и Вздох Змея пронзил его живот снизу вверх. Я повернул клинок, дернул вбок, и топор норвежца упал позади Райпера, пока враг вопил и дергался на моем клинке.

Что-то врезалось в мой щит — топор или меч. Человек со вспоротым животом упал на это оружие, и кровь побежала по клинку Вздоха Змея, согревая мою руку. Рядом со мной воткнулось копье — я отразил его своим щитом. Наконечник копья исчез, когда копье дернули назад, и я внахлест сомкнул свой щит со щитом Райпера как раз перед тем, как копейщик ударил снова.

Я помню, как думал: «Пускай! Они могут все утро тыкать копьями в щиты, и без толку!»

Чтобы нас сломить, нужно было перебраться через мешающие атаке скамьи и сразиться с нами лицом к лицу. Посмотрев поверх края щита, я увидел лица и бороды врагов. Те кричали. Я понятия не имел, какими оскорблениями они нас поливают, знал только, что они нападут снова.

Они напали, и я снова вскинул щит. Слева от меня человек вскочил на скамью, а я ткнул его в ногу Осиным Жалом. То был слабый удар, но умбон моего щита попал противнику в живот и отбросил его назад. Чей-то клинок ударил меня в низ живота, но кольчуга не порвалась.

Теперь они толпой двигались по кораблю; те, что были в задних рядах, заставляли передние идти прямо на наши клинки. Враги теснили нас одним своим натиском и весом, и я смутно сознавал, что кое-кто из наших людей защищает наши спины от контратаки воинов Хэстена, взявших на абордаж «Морского Орла», а теперь пытающихся отбить у нас «Дракона-Мореплавателя».

Два человека сумели пройти мимо подпорки мачты и обрушили на меня свои щиты. Эта сокрушительная атака заставила меня качнуться назад вбок. Я обо что-то споткнулся, сел на край гребцовой скамьи и в слепой панике ткнул Вздохом Змея мимо края щита. Я почувствовал, как клинок пронзил кольчугу, кожаную одежду, кожу, мышцы и плоть. Кто-то врезался в мой щит, и я толкнул его вперед — мой меч застрял в теле противника. Это было чудом, что ни один враг не помешал мне встать. Края моего щита соприкоснулись с краями щитов стоявших слева и справа, я проревел боевой клич и, вывернув Вздох Змея, вырвал его из тела.

Топор зацепился за верхнюю кромку моего щита; враг попытался оттянуть его вниз, открыв меня для удара. Но я резко опустил щит, высвободил его, а потом снова вскинул вверх. Мой меч снова был свободен, и я смог сделать им выпад, целясь в того, кто держал топор.

Теперь во мне смешались воедино инстинкты, ярость и вопящая ненависть.

Сколько длился этот бой? Может, мгновения, а может, час. Я не знаю и по сей день. Я слушаю, как мои поэты поют о былых боях, и думаю: «Нет, все было не так». И уж наверняка тот бой на борту корабля Хэстена не имел ничего общего с песнями, которые распевают мои поэты. Тот бой был не героическим и грандиозным, и не лорд войны приносил смерть своим непобедимым искусством владения мечом.

Была паника. Был малодушный страх. Люди обделывались в том бою, люди мочились, люди истекали кровью, люди гримасничали и жалобно плакали, как дети, которых высекли.

То был хаос взлетающих клинков, ломающихся щитов, увиденных краем глаза промельков, отчаянного парирования ударов и выпадов вслепую. Ноги скользили по крови, мертвые лежали со скрюченными руками, раненые зажимали ужасные смертельные раны и плакали навзрыд, зовя матерей, и кричали чайки. И все это воспевают поэты, потому что таково их ремесло. Они заставляют все это выглядеть просто чудесным.