Л. И. Брежнев: Материалы к биографии - Романов

одно из звеньев усиления политических репрессий в нашей стране в те годы.

Открытое письмо Президиуму Верховного Совета СССР, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневу. 1980 год

Копии этого письма я адресую Генеральному секретарю ООН и главам государств — постоянных членов Совета Безопасности.

Я обращаюсь к вам по вопросу чрезвычайной важности — об Афганистане. Как гражданин СССР и в силу своего положения в мире, я чувствую ответственность за происходящие трагические события…

Военные действия в Афганистане продолжаются уже семь месяцев. Погибли и искалечены тысячи советских людей и десятки тысяч афганцев — не только партизан, но главным образом мирных жителей — стариков, женщин, детей, крестьян и горожан. Более миллиона афганцев стали беженцами…

Внутри СССР усиливается разорительная сверхмилитаризация страны (особенно губительная в условиях экономических трудностей), не осуществляются жизненно важные реформы в хозяйственно-экономических и социальных областях, усиливается опасная роль репрессивных органов, которые могут выйти из-под контроля.

Я не буду в этом письме анализировать причины ввода советских войск в Афганистан — вызван ли он законными оборонительными интересами, или это часть каких-то других планов, было ли это проявлением бескорыстной помощи земельной реформе и другим социальным преобразованиям, или это вмешательство во внутренние дела суверенной страны. Быть может, доля истины есть в каждом из этих предположений… По моему убеждению, необходимо политическое урегулирование…

Я также считаю необходимым обратиться к вам по другому наболевшему для страны вопросу. В СССР за без малого 63 года никогда не было политической амнистии. Освободите узников совести, осужденных и арестованных за убеждения и ненасильственные действия… Такой гуманный акт властей СССР способствовал бы авторитету страны, оздоровил бы внутреннюю обстановку, способствовал бы международному доверию и вернул бы счастье во многие обездоленные семьи…

Огонек. 1989. № 8. С. 7, 30–31

Юрий Орлов

Перейти к полной свободе в сфере идей

Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Появление этих вопросов было вызвано кампанией против академика А. Д. Сахарова.

1. Наши ученые получают приблизительно 1/30 Нобелевских премий по фундаментальным наукам. У нас есть и замечательные исследователи, и замечательные результаты. Но Вы должны реалистически оценивать ситуацию в целом. В целом же разрыв в числе и качестве открытий не сокращается. Не считаете ли Вы, что это говорит об опасном интеллектуальном отставании страны по сравнению с другими развитыми странами?

2. Исторические факты таковы, что новая научная и промышленная революция началась и интенсивно продолжается на Западе и что наша государственная философия долго боролась против всех основных направлений современной мысли: теории относительности, квантовой теории, генетики, кибернетики. Теперь эти провалы предпочитают не вспоминать. Однако научная революция далеко еще не закончилась. Причем точные науки продолжают вторжение в такие области знаний, которые наша идеология все еще рассматривает как не подлежащее пересмотру «научное марксистское мировоззрение». Попытки объективного анализа в этих областях рассматриваются как посягательство на государство. Идеологическая нетерпимость такого сорта в целом ограничивает наши способности к сложному мышлению и непредвзятой оценке опыта. Не считаете ли Вы, что по этой причине наше интеллектуальное отставание будет продолжаться и в будущем?

Это не значит, что не следует иметь никакой государственной идеологии. Я глубоко убежден, что и народ, и государство должны исповедовать определенные нравственные принципы. Они давно выработаны человеческим опытом. Это любовь к Родине, и это человеческая совесть, изобретенная и проповедуемая лучшими представителями поколений. Есть еще один принцип, важность которого мы вынуждены понять, если хотим задержаться на черте последнего катаклизма истории. Он состоит в том, что фанатическое следование принципам изменяет сами принципы, что в человеческих отношениях любой принцип должен иметь известную неопределенность толкований и допускать значительную свободу выбора.

Но наша идеология носит совсем другой характер. Она называет себя «научной», что опасно для любой идеологии, так как научные истины способны претерпевать коренные изменения. Это вредно и для науки, которую идеология стремится законсервировать. Что же касается государства, то, поддерживая такую идеологию всеми имеющимися у него средствами, оно попадает в весьма глупое положение.

Не следует ли отсюда, что репрессивный аппарат государства должен быть отделен от этой идеологии; что от детского сада и до Академии наук нас следует освободить от обязательного обучения и послушания принципам, столь ненадежным как с точки зрения научного, так и с точки зрения исторического опыта?

3. Нам незачем отказываться от своего собственного пути развития, в основе которого лежит осуждение частной собственности. Но мы должны признать, что существуют и другие, параллельные, пути, обладающие своими достоинствами. Так, например, западный опыт показал, что проблема «абсолютного обнищания масс» эффективно решается и в рамках современного капитализма — методами науки и технологии и с участием дополнительных факторов: частичный контроль со стороны государства; давление профсоюзной борьбы, осуществляемой в рамках буржуазных свобод; давление общественной совести; страх перед взрывами насилия. Далее мы видим, что капиталистическая экономика научилась использовать «регулирующие стержни» для предотвращения взрывоопасных ситуаций и работает в таком колебательном режиме, который можно считать нормальным. Наконец, нужно признать, что сложнейшие человеческие проблемы, связанные с концентрацией власти в немногих руках, выгодным образом смягчаются и затушевываются у них буржуазными свободами, и это отнюдь не недостаток, тогда как те же проблемы у нас встают во весь рост в весьма откровенном виде.

В то же время видно, что, если бы мы жили абсолютно изолированно от внешнего мира, мы не знали бы, что существуют другие устойчивые исторические пути. Более того, нам были бы очень долго неизвестны важнейшие научные истины, так как они лежали бы за пределами идеологического барьера, защищаемого всей мощью государства. И между прочим, наша идеология казалась бы тем самым «доказанной». По существу, так оно и было до 1953 года.

Учитывая эти исторические факты, не должны ли мы крайне осторожно относиться ко всем вообще теориям и «законам» общественного развития? Не следует ли нам перейти в области государственного управления к осторожному, но активному экспериментальному поиску оптимальных путей, с учетом своих собственных исторически сложившихся идей и особенностей? Это сдерживается сейчас отсутствием гласности и отсутствием свободы дискуссий по любым вопросам экономической и политической структуры нашего общества.

4. Кажется правильным утверждение, что вариант строго регламентированного социализма становится выгодным лишь в условиях принципиальной ограниченности энергетических и других ресурсов — как альтернатива расточительному свободному капитализму. Однако сейчас можно считать доказанным, что человечеству удастся обеспечивать себя энергией в течение ближайших сотен лет. Не считаете ли Вы, что уже по этой причине строгий регламент не обязателен и мы можем перейти к почти полной свободе в сфере идей, исключив из этой сферы лишь идеологии насилия и мятежа?