Пандора в Конго - Альберт Санчес Пиньоль

– Но это же неправда! – запротестовал я из-под кипы бумаг.

Никто не предложил мне присесть или отдохнуть, и у меня уже дрожали руки под тяжестью папок. Но я должен был защитить Маркуса:

– Гарвей – главный герой вселенской эпопеи! Его история заслуживает целого номера «Таймс оф Британ»!

Директор спросил:

– Какая из историй интереснее, с человеческой точки зрения?

– Обе не лишены интереса, – сказал Хардлингтон, – но в статье о Бергстреме можно подпустить больше патриотизма. Это финансовый скандал, в котором замешаны интересы военных. Благодаря вмешательству счетной палаты Министерства внутренних дел выяснилось, что шведский предприниматель ведет двойную игру. Наверняка он еврей… – В порыве воодушевления он потряс в воздухе кулаком и заявил: – Эти ребята из финансового управления – настоящие герои!

– Но господин директор! – позволил себе вмешаться я. – Героем человека делают не цифры, а самоотверженность. И Маркус – это герой уникальный.

– Так значит, герой, – заинтересовался директор. – Мне нравятся герои.

– Да! – воскликнул я. – Гарвей спас все человечество!

– Все человечество, живущее на Земле? Эта личность спасла всех людей нашей планеты? – Он переместил сигару из одного уголка рта в другой и, глядя с иронией в сторону Хардлингтона, спросил: – И мою тещу тоже?

Хардлингтон, который в некоторых случаях был не только ограничен, но и туп, не понял шутки, а я не мог смеяться, потому что боялся оказаться погребенным под грудой папок. Но пока Хардлингтон решал, спас ли Маркус тещу редактора или нет, я поспешил сказать:

– Бергстрем – это просто шведский миллионер, который стал жертвой обстоятельств, а Гарвей, напротив, – безвестный герой. И в отличие от большинства современных героев он не просто ликвидировал вражеское пулеметное гнездо. Он является таковым потому, что пожертвовал своим счастьем, чтобы спасти мир.

– Ну, ладно, ладно, – сказал директор, нетерпеливо махая рукой. – Ну, а в какой из историй больше секса? В деле Бергстрема или в деле Гарвея?

– Секс есть и в той, и в другой, – задыхаясь, крикнул я из последних сил, и стал накреняться, точно ожившая пизанская башня. Несмотря на это, я все же успел провозгласить: – Но в истории Маркуса есть еще и любовь.

– Любовь! – воскликнул директор. – Это мне нравится. Любовь хорошо покупают. Тогда пусть будет Гарвей.

Я услышал это и рухнул. Мышцы моих рук ослабли, как растянутые пружины. Папки полетели на пол, а я упал сверху на этот бумажный матрас. Кипа бумаг была так велика, что до этой минуты директор не мог даже видеть мое лицо. Но теперь он узнал меня:

– А, Томсон, я помню, как вы тогда писали о черепахе без панциря, – сказал он, слегка наклоняясь. – Как вам работается?

«Таймс оф Британ» не была первой газетой, которая заговорила о деле Гарвея; даже среди еженедельных изданий она оказалась не в первых рядах. Однако она одной из первых четко определила свою позицию. «Таймс оф Британ» жила тем, что рассказывала истории о «хороших» и «плохих» и полутонов для нее не существовало. В ее задачи не входило способствовать возникновению в обществе дискуссий, это издание заботилось только о том, чтобы пощипать нервы читателям. А в этом деле жертвой, безусловно, был Маркус. Таким образом, в исключительном случае сенсационная пресса могла послужить установлению истины. Впрочем, это не совсем так. Когда «Таймс оф Британ» печатала заголовки, которые гласили: «Весь британский народ в едином порыве взывает: свободу Маркусу Гарвею!», это означало, что вся редакция «Таймс оф Британ» в едином порыве требовала освобождения Маркуса Гарвея. Или еще точнее: редакция «Таймс оф Британ» рассчитывала продать множество экземпляров газеты, требуя в едином порыве освобождения Маркуса Гарвея.

Очень скоро заработало некое подобие вечного двигателя: благодаря книге с каждым днем продавалось все больше газет и журналов, подобных «Таймс оф Британ», а благодаря статьям в «Таймс оф Британ» с каждым днем продавалось все больше книг. Работа в редакции газеты позволяла мне следить за колебаниями общественного мнения. Но это оказалось не так-то просто. С одной стороны, «Таймс оф Британ» хотела знать, в какую сторону склоняется общественное мнение (ибо хотела продавать большие тиражи). С другой стороны, участвовала в создании этого самого общественного мнения (ибо люди читали «Таймс оф Британ»).

Например, сегодня приходят два письма от читателей, которые с интересом следят за делом Гарвея. Завтра – еще три. Потом – ни одного, а на следующий день – сразу пять, но их авторы выражают свое негодование. Сегодня в редакцию заходит журналист из конкурирующего издания, хотя это ничуть не мешает мне и остальной молодежи из редакции поддерживать с ним приятельские отношения, и сообщает, что его газета тоже готовит специальный выпуск о деле Гарвея. Проходит еще несколько дней, и один из самых престижных авторов, сотрудничающих в одной из самых престижных газет, посвящает свою колонку этому делу.

Меня все это радовало. Но если пресса уделяла этой истории столько внимания и, соответственно, книга хорошо продавалась, почему тогда издательство не спешило подготовить второе издание с прологом Нортона? Так прошло еще две недели, которые не принесли никаких новостей, и мне оставалось только сказать себе: «Нортон снова обвел меня вокруг пальца». И действительно, история Гарвея вышла далеко за стены нашей скромной редакции. В те дни я сумел избавиться от Хардлингтона хотя бы частично, потому что согласился посещать пресс-конференции военного ведомства в качестве журналиста «Таймс оф Британ». Они были такими скучными, что желающих посещать их было немного. И вот однажды, вернувшись в редакцию после одного из таких информационных сеансов, я стал свидетелем весьма необычной сцены.

Директор носился, как сумасшедший, по всей редакции, потрясая в руках какую-то книгу:

– Всем слушать сюда! – повторял он свой любимый клич. А потом еще: – Срочно меняем заголовок!

Мне никогда раньше не доводилось видеть директора отдельно от его кресла. Как я уже говорил, он был похож на гигантскую жабу, которая всегда сидела на одном месте. Однако сейчас он двигался с проворством гиппопотама на суше: ему не терпелось вернуться в родную стихию. Этот человек так суетился, что редакция напоминала курятник с испуганными курами. Не вынимая сигары изо рта, он рычал:

– Вышло уже второе издание этой книги, где рассказывается о цыгане, развлекающемся с девчонкой, которая белее, чем лист бумаги!

– Совершенно с вами согласен, господин директор! – поспешил поддержать его Хардлингтон, стараясь поспеть за шефом. Мой начальник нечасто занимался спортом и поэтому бегал, высоко поднимая колени. – Эта книга – выдающееся произведение английской литературы и достойно тысячи передовиц «Таймс оф Британ»!

– Идиот! Кого сейчас волнует литература? – обругал его директор, не переставая метаться по комнате.

Тут он остановил на мне свой взгляд и подошел поближе: