Русский диверсант - Сергей Михеенков

— Отделение! Приготовить гранаты! — крикнул он, хотя знал, что бросать гранаты ему придется одному. Рядом на дне окопа корчился незнакомый боец с простреленным плечом, и его уже пытались оттащить в боковую нишу, чтобы не мешал и чтобы его не затоптали, когда начнется свалка. Полевкин гранаты не брал. А Куприков стрелял где-то правее, находясь рядом с Курсантом.

Нелюбин выглянул из-за бруствера, чтобы определить, куда бросать первую, и увидел, что к ручью спускается новая волна атакующих. Как быстро они преодолели расстояние от своей траншеи до замерзшего ручья! Если не отобьемся от первой, вторая цепь наверняка спрыгнет на головы, и тогда… Взглядом бывалого солдата Нелюбин успел заметить, что народ кругом был нестойкий. Бойцы палили наобум, не прицеливаясь, некоторые зажмуривались, прежде чем нажать на спуск. Лейтенант бегал за спинами с наганом, бледный как полотно, что-то испуганно бормоча. Ротный наводил порядок на левом фланге. Нелюбин выдернул чеку, отпустил скобу и, хорошенько размахнувшись, бросил первую «феньку» далеко в пойму. Граната черным мячиком с серебристым карандашиком запала закувыркалась в молочно-белом пространстве, описала дугу и ударилась возле ног бегущих немцев. Взрыва Нелюбин не услышал. Только увидел, как раскидало снег и куски мерзлой земли, как оглянулся назад один из бегущих и начал падать навзничь, будто его перевешивал тяжелый ранец за плечами. И тотчас гряда взрывов пронеслась по всему фронту перед траншеей обороняющихся. По короткому истончающемуся свисту и характерному металлическому хряску Нелюбин сразу догадался — мины. Это минометчики снова помогли им.

Когда снежная пыль и копоть осели, Воронцов увидел, что уцелевшие отползали к замерзшему ручью, утаскивая раненых. Раненые кричали. Но вторая цепь уже поднималась по склону от ручья. По тому темпу, который они держали, как напирали, можно было понять, что немцы решили захватить траншею во что бы то ни стало.

Воронцов положил винтовку на бруствер, посмотрел в прицел. Офицеров и командиров отделений он определял сразу: время от времени те взмахивали руками или короткими автоматами, поторапливая своих подчиненных. Снайперская подготовка в училище оказалась короткой. Но самое главное он успел усвоить и за те несколько дней, когда с ними проводил полевые занятия один из лучших снайперов-инструкторов Московского военного округа. Нельзя вести фронтальный огонь, вспомнил он одну из основных заповедей снайпера, ищи цель на фланге, и тогда есть вероятность, что тебя обнаружат не раньше третьего выстрела. Он взял в прицел одного из тех, кто был похож на командира. Винтовка дернулась. Немец сунулся вперед, выронив автомат. В такой сумятице можно рисковать и вести огонь, не меняя позиции. Но где-то там, в бронетранспортере, который снова подошел к ручью и поливал огнем из крупнокалиберного пулемета их траншею, сидел немецкий снайпер. По всем правилам снайперской войны, он должен сменить позицию. А если и немец тоже рассчитывает на сумятицу, в которой вряд ли кто обратит внимание на то, что с той стороны ведет интенсивный огонь снайпер. Воронцов перекинул винтовку вправо. В «гробе» никого, кроме двоих пулеметчиков, не было. Он прицелился в первого номера. Выстрел. Пулемет замолчал. Бронетранспортер дернулся и начал отползать. В лобовой части Воронцов увидел горизонтальное окошко, над ним приподнятую бронированную заслонку с узкой смотровой щелью. Водитель, видимо, нуждался в наибольшем обзоре и пренебрег правилами безопасности. Воронцов поймал окошко и выстрелил в тот момент, когда в нем что-то мелькнуло. «Гроб» замер. Но Воронцов продолжал держать его в прицеле, опасаясь снайпера, который в любое мгновение мог высунуться из-за наклонного борта. Воронцов взял в прицел второго пулеметчика. Выстрел. Все. Довольно. Удача снайпера не может длиться долго. Иначе это что-то другое. И он медленно убрал с бруствера винтовку.

Командир роты старший лейтенант Солодовников, навалившись грудью на край развороченной взрывом траншеи, смотрел в бинокль. Воронцов уже успел оценить его хладнокровие и выдержку.

По траншее, куда-то вправо, оттаскивали раненых. В обратном направлении пробежал один из автоматчиков. Воронцов узнал в нем связного, который во время первой атаки был послан к минометчикам. Интересно, какую он весть принес? Будет минометная поддержка или в этот раз отбиваться придется в одиночку?

Демьянова «тридцатьчетверка» молчала. Должно быть, боеприпасы закончились, подумал Воронцов. Вот что такое — стоять на позициях. Тут не уйдешь. Окоп свой не оставишь. Это не по лесам бегать.

Мимо, отчаянно матерясь, пробежал с винтовкой ротный. Он на ходу отдавал распоряжения связным:

— Витюков! Давай жми к Лазуткину, скажи ему: оба пулемета срочно на фланги! Сам пусть сидит и не дергается. Ударит, когда нам на головы спрыгнут. Не раньше! Понял, Витюков? Ну, тогда — бегом!

Связной натренированным движением окопного человека выскочил из траншеи и мигом скрылся в зарослях терна и низкорослого кустарника, который был весь изрублен, искромсан пулями и осколками.

А этот старший лейтенант — человек не такой уж и простой, каким кажется. Воюет с резервом.

Прибежал Степан, доложил:

— Выбили! Болванку наконец-то выбили!

— Что с танком? — спросил Воронцов. — Почему не стреляли?

— Болванка прямо под башню угодила. Заклинила поворотный механизм. Демьяну отбоем лицо посекло. Перевязывать пришлось.

— Как себя чувствует лейтенант?

— Лейтенанта в тыл отправили. Немцев тоже. Один ранен. Перевязали.

— А что со снарядами?

— Снаряды есть. Правда, одни бронебойные.

— Пусть лупят бронебойными! Вначале — по «гробам». Потом — по цепи. Захвати патронов. Вон, полный цинк. Если приблизятся, пусть выйдет к траншее и даст из пулемета! Давай, Степан, к ним! И предупреди, что позади нас находится резерв, видимо, до взвода. Чтобы не подавил там своих, когда начнет маневрировать.

Винтовочных патронов у Воронцова осталось всего три обоймы. Он снова высунулся из-за бруствера. Повел прицелом вдоль цепи. На лицах атакующих была решимость. Один из бронетранспортеров переместился ближе к мосту, где догорала самоходка. Воронцов поймал в прицел пулеметчика, выстрелил. Тот ткнулся головой в гашетку. Менять позицию было нельзя, да и некогда. Стрелять второй раз — опасно. Он перезарядил винтовку и, дождавшись команды ротного «Огонь!», поставил рядом каску, брошенную кем-то из бойцов роты, кого, видимо, унесли в тыл санитары, отодвинул ее на локоть в сторону, чтобы не мешала, и продолжил стрельбу. Он выхватывал из цепи бегущего прямо на него, поднимал прицел до подбородка, задерживал на мгновение дыхание и плавно давил на спуск. Снова досылал патрон в патронник, снова ловил цель, снова повторял то же. И вот патроны закончились. Взял из-под ног автомат. Передернул затвор. И тут почувствовал, что кто-то тормошит его за плечо. Оглянулся — Куприков:

— Товарищ Курсант! Спрячьте винтовку! Захватят — разорвут на куски! Снайперов не любят.

Винтовку действительно надо было где-нибудь спрятать. Прикопать под бруствером. Сунуть под гранатные ящики. Но неловко это было делать на глазах у своего бойца. Хотя тот и понимал все.