Вольф Мессинг - Борис Соколов

А вот одно из писем Мессинга Дроздовым:

«Дорогие Валентина Леонидовна и Василий Николаевич!

Очень сожалею, что не удалось мне с вами поговорить по телефону, когда я был в Сыктывкаре. Телефонистка перепутала номер. Ну что делать, бывают и неудачи в жизни. Во всяком случае, я ношу в своей душе самые лучшие воспоминания о встрече с вами, о вашем гостеприимном, уютном доме, о вашем хорошем искреннем отношении ко мне.

Ваш подарок стоял у меня на столе в Ухте и Сыктывкаре и напоминал о доме, о семье, об уюте.

Я желаю вашему дому всякого благополучия, вашей семье — здоровья и радости как можно больше. Вашему сыну — успеха в учебе, вам обоим — успеха в работе.

Помню о вас, думаю о вас. Целую вас. Вольф Григорьевич».

Сразу замечу, что ничего необычного, кроме имени автора, в этом письме нет, как и во всех известных нам сегодня письмах Мессинга.

За несколько месяцев до смерти криминалистам довелось проверить способности Мессинга раскрывать преступления. Н. Н. Китаев вспоминает: «В июне 1974 г. В. Мессинг выступал с шестью сеансами “Психологических опытов” в г. Иркутске. В тот период автор посоветовал своему другу — старшему следователю УВД Иркутской области Н. П. Ермакову обеспечить присутствие Мессинга на допросе обвиняемой В.

Последняя, будучи директором магазина плодовощеторга, обвинялась в совершении крупного хищения, но вину категорически отрицала, а изобличающих доказательств было мало. Сотрудник управления БХСС УВД Иркутской области, отвечающий за оперативное сопровождение расследования настоящего дела, организовал появление В. Мессинга в кабинете № 50 Управления внутренних дел, где старший следователь Н. П. Ермаков приступил к очередному допросу арестованной В.

Мессинг в процесс допроса не вмешивался, молча сидел за другим столом, никакого интереса у допрашиваемой он не вызвал. В. продолжала отрицать вину. В тот же день оперуполномоченный управления БХСС, приглашавший Мессинга на допрос и доставивший его назад в гостиницу, ознакомил следователя со своей “справкой”, составленной, как он пояснил, после беседы с Мессингом. В справке говорилось, что В. потратила крупную сумму похищенных денег на покупку мебели, которую затем подарила своим родственникам. Заявление В. о том, что в интересующий следствие период она якобы болела — ложное, а представленный больничный лист фиктивен. Его сфабриковала врач Я., подруга обвиняемой. В действительности обвиняемая В. в период мнимой болезни ездила вместе с любовником отдыхать на юг.

Эта справка была подшита в секретное дело оперативного учета, а ее содержание следователь проверил и получил неожиданное подтверждение данной информации. Правда, и у автора, и у Н. П. Ермакова существовало недоверие к тому, что за 30–40 минут пребывания в одном кабинете с В. Мессинг смог узнать столько сведений, которые невозможно объяснить чтением идеомоторных актов. Однако дальнейшее расследование подтвердило и хищение денег, и приобретение мебели, и поддельный больничный лист, и поездку в Крым с любовником опять-таки на похищенные в магазине средства. В. осудили к 6 годам лишения свободы, была осуждена и врач Я. за подделку больничного листа.

Участие Мессинга в этом расследовании получило отражение в некоторых публикациях.

Однако надо признать, что последующая тщательная проверка указанного эпизода позволила выявить совсем иное…

Много лет спустя автору удалось выяснить, что оперуполномоченный УБХСС, составляя “справку” о “телепатической помощи Мессинга”, просто легендировал перед следователем получение агентурной информации в отношении В., которая рассказывала сокамерникам о своих деяниях… На самом деле Вольф Мессинг никаких мыслей допрашиваемой В. не читал».

Таким образом, в данном случае перед нами лишь использование фигуры Вольфа Мессинга, вокруг которой в СССР уже сложился определенный ореол, а не какие-либо реальные примеры применения телепатии для изобличения преступников. Факт, что ее «изобличил» сам Вольф Мессинг, должен был психологически сломить подозреваемую и помочь применить против нее информацию, полученную от внутрикамерной «наседки», в качестве сведений, будто бы полученных от телепата.

Китаев приводит в своей книге интересный документ — расчет-обязательство между «Росконцертом» и Иркутской филармонией, датированный 21 июня 1974 года. Согласно этому документу, Иркутская филармония перечислила «Росконцерту» за шесть концертов В. Г. Мессинга, проведенных в Иркутске в период с 15 по 22 июня 1974 года, 1085 рублей 76 копеек, из расчета по 180 рублей 96 копеек за концерт. Деньги были переданы наличными через представителя «Росконцерта». Неизвестно точно, весь ли этот гонорар шел одному Мессингу, или он еще оплачивал из этой суммы ассистентку (впрочем, не исключено, что ей шел отдельный гонорар значительно меньших размеров). Если предположить, что указанная выше сумма — это гонорар лично Мессинга, то можно, пусть очень приблизительно, оценить его заработки. Вольф Григорьевич спокойно мог давать в год 150–200 концертов, поскольку спрос на его психологические опыты в Советском Союзе был очень велик. Если предположить, что концерты в последнее десятилетие его жизни в среднем оплачивались примерно на том же уровне, что в Иркутске, то ежегодный заработок Мессинга мог составлять 25–33 тысячи рублей. Надо также учесть, что значительная часть средств наиболее популярным исполнителям, способным собрать едва ли не стадионы, платилась «черным налом», который мог быть не меньше легального гонорара, а порой и существенно превышал его.

С учетом этого реальный годовой доход Мессинга мог достигать 50–66 тысяч рублей. Из этой суммы Вольф Григорьевич какую-то часть перечислял на содержание детского дома. Сам он вряд ли тратил на себя, Ираиду Михайловну и Валентину Иосифовну, а также на домработницу (после смерти Ираиды Михайловны в 1972 году) больше тысячи рублей в месяц. Больше в стране реального социализма потратить было очень сложно, даже если каждый день обедать и ужинать в дорогих ресторанах и покупать обновки в валютных «Березках». Мессинг же, судя по отзывам его знавших, большого гардероба не имел, на тряпки и мебель особо не тратился, тем более что более или менее просторную квартиру получил лишь за два года до смерти. Автомобиля он не имел, а кооперативный взнос мог составить до 30–40 тысяч рублей. В год у Мессинга могло откладываться до 50 тысяч рублей. Часть он перечислял детскому дому, но еще больше, вероятно, оседало на книжке. Все заработки первой половины 1940-х годов, несомненно, ушли на строительство двух самолетов для фронта или были съедены конфискационной денежной реформой 1947 года. А вот заработки с конца 1940-х годов и до самой смерти в ноябре 1974 года могли принести Мессингу сбережения порядка миллиона рублей. Впрочем, это, вероятно, максимальная оценка. Она соответствует утверждениям ряда мемуаристов о том, что на сберкнижке Мессинга осталось после смерти артиста около миллиона рублей. Тогда порядка 200 тысяч рублей могло уйти на содержание детского дома и другие благотворительные цели. Но есть и другие свидетельства, согласно которым у Мессинга на сберкнижке после смерти осталось только 100 тысяч рублей. Если верна именно эта сумма, то объяснений этому может быть два: либо доходы Мессинга были на порядок ниже, чем мы предположили, и в действительности не превышали в среднем 10–15 тысяч в год; либо значительные суммы, порядка нескольких сотен тысяч рублей, пошли на какие-то неизвестные нам благотворительные проекты, оказались на других сберкнижках или были обращены в бриллианты и другие драгоценности.