Ничего не говори - Брэд Паркс

– Расскажи мне больше об этих людях, – попросил я.

Мне казалось, что Карен всего лишь добавит к своему описанию пару деталей, которые в действительности вряд ли нам помогут, но вместо этого она буквально сбросила на нас бомбу.

– Я могу их показать, – сказала она.

Элисон вскочила со стула и бросилась к сестре, но Карен продолжала:

– Я сняла их на телефон. Качество не очень хорошее. Мне пришлось действовать осторожно, чтобы они ничего не заметили. Звука тоже почти нет. Похоже, я прикрыла пальцем микрофон. Но что-то можно разглядеть. Подождите, я сейчас принесу телефон.

Карен встала и вышла из комнаты. Элисон посмотрела мне в глаза и отвела взгляд.

– Лучше бы она дала им меня убить, – повторила она.

Мне нечего было ответить. Элисон невидящим взглядом уставилась на журнальный столик.

Вскоре вернулась Карен, встала перед нами на колени и повторила:

– Запись не очень хорошая.

Карен нажала кнопку воспроизведения. Мы с Элисон склонились над крохотным экраном айфона одной из старых моделей.

Сначала мы увидели крышу нашей «Хонды Одиссей». Затем подбородок, ноздри и козырек бейсболки Карен – как будто она делала селфи с необычного ракурса. Потом телефон повернули и максимально приблизили треснувшую обивку на изношенном кожаном сиденье нашего минивэна. Звук, как она и предупреждала, практически отсутствовал – лишь какой-то скрежет и хлюпанье.

Очевидно, сначала Карен держала телефон где-то внизу, может на коленях, может сбоку. Но потом немного осмелела. Картинка сместилась в сторону окна со стороны пассажирского сиденья, и мы увидели тонкую полоску травы вдоль росших на обочине дороги молодых сосенок.

– Сейчас вы одного из них увидите.

На экране действительно мелькнул мужчина. Темные густые волосы. Черная нестриженая борода. Белый.

– Стоп, останови, – сказал я.

– Потерпи, – ответила Карен, – чуть позже будет кадр получше.

В окне показалась макушка белокурой головки. Меня как будто ударили под дых – я понял, что это был мой сын.

– Это Сэм, – сказала Карен, – они забирали детей по одному. Первым его.

– Они принуждали их силой или… – спросила Элисон.

– Это же дети, Эли. Они всегда делают то, что им велят.

– Но близнецы хоть спросили у тебя разрешения?

– Эти люди велели мне ничего не говорить. Ни слова. Все время. Они ставили на то, что все, включая детей, будут уверены, что их забрала ты. Подожди, сейчас одного из них можно будет разглядеть получше.

В нужный момент, когда в окне показался один из похитителей, Карен нажала на паузу. Мы по очереди склонились над телефоном, чтобы его рассмотреть. Хорошо виден был лишь силуэт, но он немного повернулся в сторону машины, дав тем самым возможность составить о нем хоть какое-то представление. Я бы сказал, что ему лет тридцать пять – хотя определить это было трудно из-за густой бороды. На лице более-менее явственно можно было увидеть только большой крючковатый нос и глаза цвета крепкого кофе – темно-карие, почти черные, как у акулы, со зрачками, которые почти сливались с радужной оболочкой.

– Я про себя называла его Алекси, просто чтобы хоть как-то назвать, – произнесла Карен, – при мне они друг к другу по имени не обращались.

Когда мы насмотрелись на застывший кадр, она включила запись дальше.

– Эммы здесь не видно, хотя они забрали ее примерно в этот момент, – прокомментировала Карен. – После чего второй, которого я назвала Борисом, подошел, чтобы закрыть дверцу минивэна. Здесь его видно лучше всего.

Она снова нажала на паузу, но на этот раз промахнулась и потом пару раз подряд отмотала назад, пока не нашла нужный кадр. После чего опять передала телефон нам.

Борис очень напоминал Алекси, но при этом был немного ниже и массивнее. Еще более орлиный нос, но те же самые черные глаза. Мне показалось, что они братья.

Карен включила запись дальше. Вскоре Борис ушел, и она стала снимать немного увереннее, приподняла телефон над приборной доской и запечатлела верхнюю часть белого, без окон фургона, который нам описывал Сэм.

В этот момент восстановился звук, но толку от него все равно было мало. Слышно было лишь частое дыхание Карен и приглушенный звук двигателя по ту сторону ветрового стекла. Фургон снялся с места и уехал, и она подняла телефон еще выше, благодаря чему мы увидели его полностью, от крыши до колес, хотя к тому моменту он уже скрывался вдали.

– Я пыталась разглядеть номер при замедленном воспроизведении, но он на записи слишком смазанный, – сказала Карен.

– Они наверняка украдены, если не минивэн, так номера, – предположила Элисон.

Вскоре после этого запись подошла к концу – она длилась каких-то пару минут. Мы посмотрели ее еще раз. Большую часть месяца я провел, представляя себе этот момент – как моих детей увозят прочь бородатые преступники. Эта сцена на записи выглядела, с одной стороны, обыденной – дети просто выходят из минивэна, а с другой, гораздо более зловещей из-за выражения черных глаз этих людей.

– Ты говорила, у них акцент, – произнес я, – какой конкретно, не можешь сказать?

– Мне показалось… я, конечно, могу ошибаться, но как будто турецкий. По крайней мере, говорили они как Джастина.

Элисон резко повернула голову в мою сторону. Неужели интуиция, как всегда, ее не подвела? Может, Джастина и правда пыталась меня соблазнить? И если так, то в тот день, когда Дженни увидела девушку в кожаной куртке, может быть, она следила за Дженни?

В то мгновение я впервые понял, какую ошибку мы совершили, позволив Джастине уехать. Ее надо было держать поблизости, наблюдать за ней. Но мы отпустили ее на все четыре стороны – предоставив возможность избежать вопросов, которые возникли бы, если бы она попросту исчезла, – и, видимо, сделали то, к чему она как раз и стремилась.

– У меня было достаточно времени обо всем подумать, – продолжала Карен, – и я пришла к выводу, что они каким-то образом связаны с Джастиной. Они, похоже, знали то же, что и она, – где взять ключи и когда «Хонда» должна быть у школы.

– Но почему ты нам ничего не сказала? – спросила Элисон. – Через два дня после случившегося мы были здесь, в этом самом доме, места себе не находили…

– Потому что они мне запретили. Я никому ничего не сказала. Даже Марку. Похитители сказали, что вернут детей целыми и невредимыми только в том случае, если я выполню все их инструкции. И ни в чем не признаюсь. Это были первые их слова, и они повторили их, уезжая: «Ничего не говори. Ничего не говори».

Как только стало ясно, что Карен больше не может рассказать ничего нового – и что Элисон собирается заставить ее повторить рассказ раза три-четыре, – я сунул связку ключей обратно в карман и сказал, что уезжаю.