Американская грязь - Дженин Камминс

Решив устроиться поудобнее, Лоренсо вытянул перед собой ноги, а голову откинул на диванную подушку.

– Ну да, ну да. Успеется.

Вдруг Соледад поняла, что в руке парень держит мобильный телефон. Потянувшись, он кинул его к дальнему подлокотнику, туда, где лежали ноги. На мгновение девочка замерла в нерешительности. Затем развернулась и шагнула к спальне. Но в итоге все-таки передумала. Снова обратившись к Лоренсо, она спросила:

– А что, твой телефон работает?

Парень приподнял голову.

– Пф-ф, конечно, работает. Или ты думаешь, он для красоты?

Соледад сделала два шага в направлении гостиной, поставила бутыль с водой на кухонную стойку и застыла – всего на мгновение. Ей очень не хотелось быть обязанной такому человеку, но если сейчас она упустит эту возможность, следующая представится не скоро.

– Дашь мне позвонить?

Лоренсо ухмыльнулся:

– А что мне за это будет?

Она почувствовала во рту кислый привкус. Отвечать не стала, но попыталась придать лицу выражение человека, который только что услышал отличную шутку. Улыбка была фальшивой, но эффект произвела самый настоящий: стоило Лоренсо ее увидеть – одну лишь улыбку, ничего больше, – как он тут же растаял и принялся прокручивать в голове дальнейшие перспективы. В его воображении она уже стояла голая. «Какая же ты мразь», – подумала девочка.

Он протянул ей мобильник:

– Звони.

Выгнувшись, чтобы не подходить слишком близко, Соледад взяла телефон.

– Спасибо.

Дверь в спальню уже открыли, чтобы не задохнуться от духоты; свет внутри не горел. Сразу за порогом возникли фигуры Ребеки и Луки: они лежали обнявшись и видели сны; когда-то Лидия возражала против такой близости, но все ее опасения остались далеко в прошлом. Соле сделала два шага в глубину спальни и присела на корточки рядом со спящей сестрой. Она не знала, стоит ли ее будить.

– Ребека, – позвала она шепотом, легонько дотронувшись до девочкиного плеча.

Лука внезапно распахнул глаза, но сестра по-прежнему спала.

– Прости, – сказала Соледад.

Но мальчик уже провалился обратно в сон. Она потрясла плечо сестры чуть сильнее:

– Ребека!

Та глубоко дышала и не шевелилась. Тогда Соледад встала, тихонько пробралась через квартиру к лестнице и снова вышла на улицу.

Пошарив в кармане, она выудила крошечный, сложенный квадратом кусочек бумаги, на котором был номер больницы. Забила его в мобильник. Наконец с третьей попытки в Государственной больнице Сан-Педро-Сула зазвонил телефон.

– Алло?

Звонок переключили несколько раз, но потом Соледад наконец услышала в трубке знакомый голос медсестры Анхелы. Плечи и шея Соледад напряглись. В последующие годы, оглядываясь на прошлое и заново переживая этот момент, она решит, что все понимала еще до того, как ей сказали. Даже до того, как слова сорвались с губ медсестры и, преодолев многие-многие мили, вылетели из телефона на другом конце континента; до того, как эти слова взлетели по радиовышке в космос, прошли через спутник и снова вернулись на землю – в тот самый мобильник, который девочка одолжила на северной границе и теперь прижимала к уху. Соледад решит, что знала обо всем задолго до того, как Лоренсо вручил ей свой телефон: с того самого момента, как впервые очутилась в Ногалесе; как обхватила руками решетку пограничного забора; как села на грязный холодный унитаз в Наволато, чтобы вытолкнуть из себя труп нежеланного, но все же любимого ребенка; с тех пор, как впервые ощутила под собой звяканье и бряцанье Зверя; с тех пор, как ее впервые изнасиловал Иван, а может, даже раньше, даже до того, как она уехала в Сан-Педро-Сула, – но еще когда отец сажал ее на плечи, а она клала крошечные ручки на его потный лоб и смотрела, как он с помощью мачете прорубает дорогу сквозь облачный лес. Соледад решит, что знала обо всем с того самого дня, как родилась, с того самого момента, как отец впервые взял ее на руки, заглянул в ее прекрасное лицо и в глазах у него была любовь, одна любовь, только любовь.

– Мне очень жаль, – сказала Анхела.

Посреди безлюдной улицы Соледад согнулась пополам и с силой уперлась руками в колени. Она не плакала, только тряслась и никак не могла остановиться. Потом походила из стороны в сторону, но паника никуда не делась. Горло перехватило, но она продолжала выдавливать из себя слово «нет» и повторила его, должно быть, сотню раз. Помахала руками, чтобы освободиться от тисков горя, но оно уже взгромоздилось ей на плечи, словно чудовищный исполин; в ту же секунду она решила: бремя этих мучений она понесет в одиночестве. Что бы ни случилось, Ребека обязана пережить пустыню, но, если на шею ей сядет такой же монстр, шансы будут невелики. Нет, сестре она ничего не скажет. «Это все из-за меня». Соледад рухнула на землю там, где стояла, и почувствовала под коленками жесткий щебень. Она молилась и молилась, просила, чтобы Бог как можно скорее забрал отца на небеса и чтобы как-нибудь, когда-нибудь тот простил ее за смерть, которую она на него навлекла.

– Прости меня, Папи. Пожалуйста, Папи, прости, – без конца повторяла она.

Ощутив в ногах судорогу, девочка присела на тротуар и на мгновение задумалась, как новость доберется в деревню на вершине горы. Может, мами и abuela уже знают? Услышит ли она когда-нибудь их голоса? Ведь связь они всегда поддерживали через Папи, но его больше нет. Может, о случившемся узнает кто-то из местных, кто тоже перебрался работать в город. Соледад представила себе, как этот скорбящий мужчина садится в автобус, чтобы отвезти ее семье страшные новости, и как потом три часа взбирается в гору по узкой, укутанной облаками дороге. Как рассказывает обо всем мами и бабушке. Она закрыла глаза. Эти мысли пришлось немедленно отогнать прочь. После всего пережитого Соледад понимала, что достигла предела: если сейчас она продолжит падать в пропасть, обратно уже не вернется. Самое главное – Ребека. Спасти сестру она еще могла.

Девочка, которая затем поднялась с тротуара, была лишь призраком настоящей Соледад. Может, где-то в глубине у нее по-прежнему теплился огонек, который когда-то был пламенем ее души, но сама она ничего не чувствовала. Распахнув дверь в квартиру, она шагнула вниз.

Собрав скромные пожитки, они прикончили всю оставшуюся еду и сели пить растворимый кофе в ожидании Шакала; когда солнце начало клониться к закату, тот возник на пороге. У Бето с собой не было никаких вещей. Марисоль отказалась от босоножек на платформе в пользу туристических ботинок «адидас». В последний раз поднимаясь по лестнице на выход, все молчали. Снаружи их ждали два пикапа с открытым прицепом; в одном стояло несколько дюжин полупустых пятилитровых канистр с водой, выкрашенных в черный цвет. Лоренсо сразу направился к белому пикапу, поэтому Лидия с Лукой пошли к синему. Бето, сестры и Марисоль забрались вслед за ними и расположились между канистрами. К ним присоединился Николас и сел рядом с Марисоль.