Жанна – Божья Дева - Сергей Оболенский

В этом последнем обстоятельстве – его основной плюс в глазах короля: Карл VII знает, что в конце концов он может прогнать Ла Тремуя когда угодно. И Ла Тремуй это также знает. Никогда он не командует так, как командовал Ришмон. Тот вообще не допускал в окружение короля никого, кроме «своих людей», и просто прозевал «измену» самого Ла Тремуя. Ла Тремуй никогда не перестаёт считаться с наличием вокруг короля иных влияний, он всё время лавирует и заключает компромиссы. Он пришёл к власти в открытой борьбе с королевой Иолантой, но речи нет о том, чтобы он вытеснил её окончательно. Тёща короля, с детства заменявшая ему мать, продолжает появляться в королевском Совете. Более того: за полгода до появления Девушки Генеральные Штаты просили короля «передать заботу о безопасности королевства королеве Сицилийской и тем, кого оной королеве будет угодно позвать в свой Совет». В такой обстановке Иоланта с успехом продолжает защищать интересы Анжуйского дома; накануне осады Орлеана, когда казна пуста и грядёт катастрофа, Людовик Анжуйский, вернувшись из Италии во Францию, получает 6000 экю; в дальнейшем, в марте 1430 г., в королевский Совет беспрепятственно входит младший сын Иоланты Шарль Анжуйский, который впоследствии и свернёт шею Ла Тремую. Иоланта продолжает непосредственно вмешиваться в государственные дела: она формирует, например, знаменитый обоз с продовольствием, который Девушка поведёт в Орлеан. В королевском Совете продолжает заседать целый ряд людей, искони связанных с Анжуйским домом: Пьер де Бово, Ардуэн де Малье, Юг де Ноэ, епископ Сезский Робер де Рувр, не говоря о Жераре Маше; все они так или иначе поглядывают на свою старую покровительницу королеву Иоланту, которая и впредь может оказаться (и действительно окажется) у власти. Речи нет о том, чтобы Ла Тремуй мог потребовать удаления кого-либо из этих старых слуг короля. Виконт де Туар, тоже старый «анжуец», просто входит в сговор с Ришмоном и продолжает бывать на королевском Совете до тех пор, пока их заговор не провалится. Робер Ле Масон, своим прошлым связанный с анжуйской группой, умел оставаться независимым при всех «комбинациях», пересидел их всех, пользуясь всегда полным доверием короля, и пересидит самого Ла Тремуя.

В королевском Совете остаются даже люди, которые были ставленниками Ришмона, в первую очередь Кристоф д’Аркур, которому Ришмон при перевороте 1425 г. поручил не больше и не меньше как «охрану» персоны короля. Клермон и Буссак с оружием в руках противились приходу Ла Тремуя к власти: склонившись перед волей короля, оба они продолжали сидеть в королевском Совете, где неизменно остаётся и старый друг королевы Иоланты, брат Клермона Луи де Вандом. И Ла Тремуй лавирует: после того как Клермон сложил оружие, он дал ему торжественное обещание, что не будет чинить ему зла.

Д’Алансон, выдвинувшийся на первые роли в эпоху наибольшей силы Иоланты, в 1424 г., теперь, вернувшись из плена, немедленно вошёл в контакт с герцогом Бретанским и остаётся в постоянной связи с этим заклятым врагом временщика. И Ла Тремуй опять лавирует: 20 мая 1428 г. он и д’Алансон поклялись, «по приказу короля», «любить друг друга и тесно соединиться для королевской службы» – совершенно очевидное доказательство того, что можно было опасаться, как бы д’Алансон не стал делать временщику неприятности…

Ла Тремуй – самый влиятельный член Королевского совета, но рядом с ним действуют и другие, не менее влиятельные группы и отдельные лица: королева Иоланта со всем своим кланом, Робер Ле Масон, принцы крови, даже друзья коннетабля де Ришмона. Многие из них сами верят в Девушку, другие впитывают общие настроения и наблюдают настроение короля. И Ла Тремуй перед фактом существования Девушки делает опять то, что и всегда: он лавирует.

Говоря словами спокойного и отлично осведомлённого наблюдателя, «Беррийского Герольда», он всё время «боится, что коннетабль и его друзья постараются подчинить короля своему влиянию и вышвырнут его вон». И боится не напрасно: через немного лет дело кончится именно этим, притом с необыкновенной лёгкостью; и Жан Шартье, забыв уже свою теорию о «всемогуществе» Ла Тремуя, замечает на этом месте своего повествования, что «Шарль Анжуйский получил тогда такую же власть, как прежде господин де Ла Тремуй, и больше того» (насколько мне известно, говорить о «диктатуре» Шарля Анжуйского всё же никому не приходит в голову). Даже в зените своей силы, в мае 1431 г., Ла Тремуй в предвидении, что его могут прогнать, почёл за благо взять с короля отпускную грамоту за все правонарушения, содеянные им во время его пребывания у власти (присвоение «крупной суммы» от сборщика налогов под предлогом покрытия какого-то долга с последующим избиением чиновника, подавшего жалобу; похищение епископа Клермонского «по причине некоторой мебели и денег», а также некоторых других лиц, в документе не названных; вымогательство денег у жителей города Лиможа, посаженных им для этой цели в тюрьму, «равно как и все прочие факты и случаи, как-то: противодействие сбору налогов на его землях, присвоение налогов без приказа и разрешения короля и прочее»…).

Совершенно бесспорно, что «крупные денежные суммы» суть единственное, что интересует этого человека, женившегося первый раз на богатой вдове, уморившего её и женившегося вторично на женщине ещё более богатой, которую он на сей раз предварительно сам сделал вдовой (причём она выскочила голой из постели и подняла крик не тогда, когда её первого мужа потащили на смерть, а лишь тогда, когда убийцы начали растаскивать её посуду). Люсьен Фабр совершенно прав: что Ла Тремуй и его вторая супруга понимают в Девушке Жанне и что о ней думают, трудно даже вообразить.

В самом начале пошлый, жадный, ограниченный Ла Тремуй, может быть, взаправду подумал, что он будет руководить Жанной д’Арк, – хотя гораздо более вероятно, что при дворе её с первых дней поддерживали скорее анжуйская группа и отдельные «независимые»; предположение Анатоля Франса, будто Ла Тремуй приставил к ней д’Олона для наблюдения и руководства, основано единственно на том, что три года спустя д’Олон, чтобы выкупиться из плена, взял у Ла Тремуя денег в долг, т. е. не основано вовсе ни на чём: общеизвестно, что Ла Тремуй всю жизнь занимался ростовщичеством и при дворе почти не было человека, который не был бы у него в долгу, так что не надо было пользоваться его политическим доверием, чтобы получить от него деньги под проценты. Во всяком случае, Ла Тремуй должен был очень скоро убедиться в том, что святая и героическая девочка приводила в движение такие силы, какими никто из ему подобных и ни одна канцелярия никогда не управляли от сотворения мира и тем более не могли управлять во Франции в XV веке. С другой стороны, попытка Девушки вернуть коннетабля ко двору была уже для него достаточным предупреждением. Эта попытка не удалась вчера – завтра она может удаться. Два года спустя, весной 1431 г., выяснилось, что в окружении короля друзья коннетабля де Ришмона в течение всего этого периода вели заговор против Ла Тремуя. История эта довольно тёмная и известна только по одному документу – по приговору, вынесенному заговорщикам парламентом 8 мая 1431 г. Главный обвиняемый Андре де Бомон, как бы то ни было, показал, что уже до появления Девушки некое «высокопоставленное лицо» – очевидно, коннетабль – пыталось заполучить Ла Тремуя в свои руки; в какой-то другой, неизвестный момент, может быть, ещё до встречи Жанны с коннетаблем, речь была о том, чтобы захватить и её (для того ли, чтобы через неё повлиять на короля, или для какой-то иной цели – Бог весть); наконец, во время похода на Реймс опять имелось в виду выключить Ла Тремуя из процесса, сковав по рукам и ногам заодно и самого короля, – очевидно, на тот короткий срок, который был необходим для того, чтобы Карл VII санкционировал конец Ла Тремуя, как он санкционировал ранее конец предыдущих временщиков.