Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

Пока он жив – вокруг него трущобные кварталы, мрачные вонючие переулки, угрюмые прохожие, неосторожные водители и таксисты; нестерпимая влажная жара и промозглый холод; и бары, куда Гарлик робко просовывает голову и просит рюмочку, а бармен выгоняет его под дождь; и свалка автомобилей, а на ней ржавый грузовик, в кузове которого можно укрыться от дождя, лежать в темноте, спать и видеть свой сон.

– Ублюдки! – злобно бормочет Гарлик во тьме. – Вшивые ублюдки!

Он счастлив.

Я никогда не видел этого местечка, хотя живу в том же самом квартале, за углом. Могу даже дать вам адрес, если хотите. «Лутылочная Бавка» находится между Двадцатой и Двадцать Первой стрит, на Десятой авеню в городе Нью-Йорке. Найдете, если хорошенько поищете. Может, даже и не без выгоды для себя.

Только лучше не пробуйте.

«Лутылочная Бавка». Название заинтриговало меня. Над крохотным магазинчиком раскачивалась на кованом железном крюке источенная всяческой непогодой вывеска, зловеще поскрипывавшая под холодным осенним ветром. Я шел мимо нее, думая о нашей помолвке и о находившемся в кармане кольце, которое только что вернула мне Одри, и ум мой пребывал в местах весьма удаленных от всяких Лутылочных Бавок. Я думал о том, что Одри могла бы воспользоваться в отношении меня более мягким определением, чем «бесполезный»; потом ее аккуратно ввернутая реплика о том, что я-де, мол, «конституционно психопатически некомпетентен», была абсолютно необоснованна и использована за эффектный вид. Столь умное словосочетание она где-нибудь вычитала, как и такую затертую фразу, как: «Я не пойду за тебя, даже если ты останешься последним мужчиной на земле!»

– Лутылочная Бавка! – пробормотал я и замер, гадая, где это сумел подхватить столь непонятные и забавные слова. Ну, конечно же, я заметил их на той вывеске, и они сами собой врезались в память.

– А что такое, – спросил я у себя самого, – может представлять собой Лутылочная Бавка? – И сам себе немедленно ответил: – Чего гадать. Отковыляй назад да и посмотри.

И я, значит, поковылял обратно, по восточной стороне Десятой стрит, гадая, какого рода персона может содержать подобного рода заведение и ради какой цели. В отношении второй половины вопроса меня просветила надпись на окне, как бы припорошенном пылью и пеплом столетий, и гласившая:

Ниже угадывалась строчка более мелкого шрифта. Протерев заскорузлое окошко рукавом, я в итоге сумел прочитать:

Кое с чем внутри.

Итак, вместе получилось:

Кое с чем внутри.

Ну, конечно же, я вошел. Иногда в бутылках обнаруживаются восхитительные вещи, a, судя по самочувствию, мне очень был нужен повод для восхищения.

– Закрывайте за собой! – раздался пронзительный голос, едва я открыл дверь. Голос исходил от яйца, мерцавшего в воздухе невысоко над прилавком. Перегнувшись, я понял, что вижу совсем не яйцо, а лысую макушку старика, вцепившегося в край прилавка, причем тощее тело его развевалось на легком сквознячке из открытой двери, как если бы было сделано из воздушных шариков. Малость удивившись, я пнул дверь каблуком. Старикашка незамедлительно повалился вперед, на лицо, а потом взобрался на ноги.

– Ах, как приятно снова видеть вас, – проскрипел он.

Наверное, голосовые связки его также пропылились. Как и все остальное вокруг. Лишь только дверь легла на свое место, мне показалось, что я оказался внутри огромного пыльного мозга, только что закрывшего глаза. O нет, света было довольно. Однако он не исходил от лампы или от солнца. Скорее, его можно было уподобить лучам, отраженным от кожи бледного человека. Не могу сказать, что это мне очень понравилось.

– Как это – снова? – раздраженным тоном поинтересовался я. – Вы никогда не видели меня.

– Я увидел вас, когда вы вошли, а потом упал и встал, и теперь вижу вас снова, – отговорился он и просиял. – Чем могу услужить вам?

– O, – сказал я. – Ну, вашу вывеску я видел. Что может найтись в ваших бутылках такого, что понравится мне?

– А чего вы хотите?

– А что у вас есть?

Он разразился писклявой песенкой – я еще помню ее, слово в слово:

– Ну-ка подождите! – отрезал я. – Значит, вы хотите сказать, что торгуете драконьей кровью, чернилами с пера брата Бэкона и прочим подобным мумбо-юмбо?

Торопливо кивнув, он расплылся во всю свою невероятную физиономию.

Я продолжил:

– И вы торгуете подлинным товаром?

Он все кивал.

Я внимательно посмотрел на продавца:

– То есть вы хотите здесь, на этом самом месте, этим самым языком сказать мне в нашем городе и при свете ясного дня, что торгуете подобным вздором и рассчитываете, что я… я, просвещенный интеллектуал…

– Вы – человек весьма глупый и еще более претенциозный, – невозмутимо произнес он.

Бросив на него гневный взгляд, я потянулся к дверной ручке – и окаменел. Окаменел в истинном смысле этого слова. Дело в том, что старик выхватил невесть откуда древний пульверизатор с грушей, пустил из него две струйки в мою сторону, и в результате этого я даже не мог пошевелиться! Однако я сохранил возможность ругаться и, поверьте, воспользовался ею в полной мере.

Владелец магазина перепрыгнул через прилавок и подбежал ко мне. Должно быть, он стоял на ящике, потому что теперь я видел, что росту в нем едва ли набиралось три фута. Ухватившись за полы моего пальто, он взбежал вверх по моей спине и скользнул вниз по обращенной к полу руке. Усевшись на мой кулак, он спустил вниз ноги и расхохотался. Судя по моим ощущениям, он вообще ничего не весил.

Когда я исчерпал свой запас непристойностей – а я горжусь своим умением ни разу не повторить оскорбительной фразы, – он проговорил:

– Этот факт что-нибудь доказывает вам, мой дерзкий и невежественный друг? Я применил масло, выделенное из волоска с головы Горгоны. И пока я не дам вам противоядие, вы будете стоять здесь до вледующего сторника!

– Немедленно выпустите меня, – зарычал я, – пока я не вбил ваши мозги в пятки!