Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик

Двигаясь по авеню Моцарта к югу, мы минем метро «Жасмен», близ которого меня часто посещает неприятное воспоминание: это здесь корниловский герой, агент ГПУ генерал Скоблин поймал в ловушку своего начальника генерала Миллера, начальника Российского общевоинского союза. Генерала Миллера больше никто никогда не видел. Но ведь и Скоблин как в воду канул…

От мрачных воспоминаний нас сможет отвлечь только архитектура – легкомысленные фантазии великого мастера ар-нуво Эктора Гимара, который здесь представлен во всем его богатстве и разнообразии. В построенном по проекту Гимара доме № 122 по авеню Моцарта у Гимара и его художницы-жены было ателье. Гимар вводил в архитектуру плавные, изогнутые, текучие линии природы, растительные орнаменты, элементы готики… Построенный им узкий дом № 120, сразу за виллой «Флор», относится к тому периоду, когда архитектор увлекался ар-деко, а дом № 18 по улице Гейне – последний дом Гимара в этом стиле (здесь была и его последняя квартира перед отъездом в США).

Если мы свернем с авеню Моцарта на рю ла Фонтен (название ее имеет отношение к здешнему минеральному источнику, как и названия Source, Eaux, Cure, а не к великому французскому баснописцу, служившему источником для Крылова, но тоже нередко бывавшему в этих местах), мы погрузимся в причудливый, фантастический мир Гимара. И дом № 17, и дом № 19, и дом № 21 проектировал Гимар, а уж под номером 14 числится самый что ни на есть знаменитый гимаровский Замок Беранже. Прохожие попроще называли его в ту пору «деранже», что значит – «ненормальный», «чокнутый», да и то сказать, чего там только не было накручено – от природы, от фантазии, от готики. С другой стороны, ко времени постройки дома здесь был еще почти что пустырь в центре простонародного предместья, а Гимар построил дом с недорогими квартирами, из дешевых материалов и считал, что дом нуждается в украшениях, изготовленных серийным способом: и стекла, и витражи, и мозаики – серийные (и дом действительно оказался недорогим). Гимар сам нарисовал все – проекты обоев, дверных ручек, каминов, труб… Специалисты высоко оценили дом, он получил первую премию на конкурсе парижских фасадов. Новизна и непривычность гимаровских домов вызвали немало и злобных нападок. Позднее он обращается к новому стилю, более «французскому», создает немало шедевров (большинство их здесь же, в Отей), а потом, обиженный и разочарованный, уезжает в 1938 году в Нью-Йорк, где умирает четыре года спустя всеми забытый. Нынче все знают, в каком метро козыречек Гимара над входом, в каком – его маркиза («Волшебник Гимар! Прекрасная маркиза!)».

Продолжая прогулку по улице ла Фонтен, можно полюбоваться также отелем Меззара, тоже построенным Гимаром (дом № 60), монументальным домом Соважа (№ 65), интересным домом Эршера в стиле ар-нуво (№ 85).

Видимо, не все обитатели этой улицы замечали усилия архитекторов, ее застраивавших. Скажем, обитавший одно время в доме № 32 эсер и террорист Борис Савинков был слишком озабочен тогда настойчивостью Владимира Бурцева, доказывавшего, что великий Азеф, по существу руководивший всеми акциями отважных террористов, был агентом полиции. Савинков был другом Азефа и признать, что Азеф агент и предатель, было нелегко и Савинкову, и другим светилам революционного террора. Поэтому они сперва долго боролись с Бурцевым, потом долго допрашивали Азефа, устраивали следствие и даже суд. Одно из таких судилищ происходило в доме № 32 по улице ла Фонтен, куда явились Виктор Чернов, Петр Кропоткин, Вера Фигнер и Герман Лопатин. В конце концов корифеям удалось испугать Азефа, и он попросту сбежал…

Если не доходя до конца улицы ла Фонтен свернуть направо по улице Пуссен, то у дома № 12 можно увидеть вход в частный поселок особняков Монморанси. В этом поселке на тихой улице Сикомор жил писатель Андре Жид, а на улице Липовых Деревьев – философ Анри Бергсон. Улица ла Фонтен доходит чуть не до самой заставы Порт д’Отей. У заставы Отей на площади Порт д’Отей (дом № 67, с выходом на бульвар Монморанси) стоял особняк братьев Жюля и Эдмона Гонкуров, на верхнем этаже которого (на «Гонкуровском чердаке») собирались собратья-писатели – Золя, Доде, Мопассан, Гюисманс, Готье… Это здесь зародилась Гонкуровская академия (да и премия тоже).

Рядом с заставой Отей расположен уникальный парижский Сад поэтов. В нем среди любимых цветов каждого из представленных поэтов стоят камни, на которых выбиты строки из их стихов. Есть здесь и бюсты нескольких поэтов, скажем, бюст Гюго, созданный Роденом, и бюст Теофиля Готье. Летом 1999 года мэр Парижа открыл здесь бюст Пушкина. До этого в Париже были из наших краев только каменные Толстой, Шевченко да еще Максимилиан Волошин. Впрочем, Волошин проживает во дворе дома на бульваре Экзельманс вполне анонимно (без подписи и прописки), наподобие «тайного эмигранта». Во время первого своего приезда в Париж я пытался выяснить у обитателей виллы, как попал к ним во двор этот бородатый русский. Никто даже не знал, кто это. На вилле тогда жили русские, и одна немолодая дама высказала вполне здравую догадку. Она сказала, что на соседней вилле, где теперь разместилось вьетнамское посольство, жил богатый инженер-поляк, который был помощником самого Гюстава Эйфеля. У него в саду собиралось много представителей парижской Полонии, так что, может, скульптор-поляк Эдуард Виттиг (автор скульптуры) и уступил хозяину бюст. Позднее часть сада с бюстом была прирезана к двум виллам под номером 66 (hameau Exelmans). В русском справочнике 30-х годов я нашел объявление какого-то технического института, размещавшегося тогда по этому адресу. Впрочем, вряд ли это недолговечное учреждение имело отношение к волошинскому бюсту. Когда я попал в этот двор впервые, какими-то последышами 1968 года Волошину были пририсованы ребра и повязка на глаз. Из окна напротив на мою коктебельскую маету под бюстом смотрела красавица француженка, жена молодого фотографа-американца. В конце концов он вышел и вполне дружелюбно спросил, что я здесь делаю целый вечер. Что мне было ответить: вспоминаю стихи Волошина, скучаю по Коктебелю?

Бульвар Экзельманс полон русских воспоминаний. В доме № 87, наискосок от Волошина, нынче храм Явления Богородицы. А на втором этаже, над храмом, русский военный музей. Однажды после службы в церкви я встретил здесь старую знакомую певицу Наташу Кедрову, жившую тогда в Медоне (она была дочь музыканта Константина Кедрова, дружила когда-то с Волошиным, жила в Коктебеле, куда и отправила отсюда в подарок целое собрание волошинских акварелей, которые так высоко ценил А. Бенуа). Наталья Константиновна представила меня пожилому князю Голицыну, у которого я спросил, не из тех ли он Голицыных, что жили в Малых Вяземах неподалеку от станции Голицыно и маленького Дома творчества писателей…

– А что, – удивился князь, – станция все еще называется Голицыно?

Нынче уже нет ни Наташи, ни ее мужа Малинина, ни старого князя… Может, и Дома творчества в Голицыне нет, давно там не был… А не так давно наткнулся я в книге на весеннее (оказалось, предсмертное) письмо Веры Николаевны Буниной, адресованное моей бывшей соседке по 13-му округу Парижа художнице Татьяне Муравьевой-Логиновой: