Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

– Не волнуйся, сеньорита, ему предстоит весьма опасное задание. Так что можешь считать, что этот тип уже почти мертвец.

– Я хочу есть, – заявил я, когда мы с Розой вышли из мастерской.

– Да хоть умри от голода, мне-то что?

Ну и как вам нравится такое отношение к amigo ее покойного брата?

Я остановился и повернулся к девушке.

– Когда я сказал, что считал Карлоса родным братом, я не лгал. Я действительно готов был отдать за него жизнь, а он – за меня. Мне плевать, нравлюсь я тебе или нет, это твое дело, но клянусь: у тебя нет ни малейшей причины злиться на меня.

Она окинула меня долгим взглядом, и вид у девушки был при этом такой, словно она прикидывала, куда сподручнее будет всадить нож, а потом сказала:

– Знаю я одно заведение, тут недалеко. За углом, на площади.

Мы пили vi blanc – белое вино и ели arrós negre – «черный рис»: в это блюдо наряду с рисом входят различные моллюски, лук, чеснок, помидоры и кусочки кальмаров; а сверху все поливают оливковым маслом и той чернильной жидкостью, которую эти самые кальмары выделяют.

Было время сиесты, и, подкрепляясь, мы любовались людьми, которые исполняли sardanа – танец, который есть только в Каталонии. Танцующие встают в круг и, держась за руки, выделывают ногами замысловатые, но довольно спокойные па. Это танец-размышление, совершено не похожий на необузданную страсть фламенко.

– Фламенко годится только для безмозглых цыган, – заявила Роза. – Не то что sardanа, где требуется хорошенько сосредоточиться. Танцоры должны следить за каждым движением, подсчитывая длинные шаги и короткие, подскоки и прыжки в разные стороны.

Чуть позже мы слушали игру Фернандо Сора, которого Роза назвала лучшим гитаристом Испании. Что-то в ее тоне побудило меня спросить:

– Он тоже партизан?

Она промолчала, что красноречиво свидетельствовало: эта знаменитость участвует в движении сопротивления.

Пока я имел весьма смутное представление о том, в чем, собственно, будет заключаться моя миссия, если не считать заявления Касио: дескать, я уже, считай, мертвец. Правда, он еще говорил что-то насчет моего умения читать по-французски, но что именно мне предстояло прочесть, так и оставалось пока тайной. И я мог лишь удивляться – неужели в городе, находящемся так близко от границы с Францией, не нашлось людей, знающих французский язык?

Расспрашивая Розу, я бы только напрасно сотрясал воздух, а потому вовсе не касался этой темы, надеясь, что рано или поздно она все-таки оттает и сменит гнев на милость. И то сказать, мало-помалу язык у девушки развязался, и она действительно кое-что мне поведала. Как и капитан рыболовецкого судна, Роза заявила, что они сражаются за возвращение Фердинанда El Deseado – «Желанного» – в Испанию и за восстановление его на троне. Я попридержал язык и не стал говорить, что ее брат Карлос считал принца Фердинанда невежественным тираном, решительно неспособным стать хорошим королем.

Роза объяснила, почему привела меня именно в эту лавку.

– Хозяин мастерской – мой дядя.

– Он что, делает кинжалы, чтобы вонзать их в сердца захватчиков?

– Он достаточно осмотрителен, чтобы не делать ничего, кроме кухонных ножей, поскольку его мастерская служит прикрытием для других целей. Я работаю у дяди, разношу готовый товар заказчикам в городе. Поскольку тебе предстоит сопровождать меня, ты должен знать, чем я занимаюсь. Такая работа дает мне возможность под благовидным предлогом бывать в нужных местах, доставлять и получать послания. И французские патрули меня знают, привыкли, что я постоянно хожу туда-сюда, так что не задаются на мой счет нежелательными вопросами.

– Я пока не видел в Барселоне никаких французов.

– О, они никуда не делись, просто не любят соваться в Старый город. Если и появляются тут, то исключительно в составе многочисленных отрядов. Улочки в Старом городе узенькие, извилистые, а домашние хозяйки так и норовят выронить из верхнего окошка булыжник или опорожнить им на голову ночной горшок. Но другие части города французы патрулируют, во всяком случае днем. А на ночь предпочитают укрываться в Цитадели.

– Капитан на шхуне говорил мне, что Цитадель – это могучая крепость.

– Это проклятие Барселоны: она и впрямь неприступна, в том числе и для нас, партизан. Именно поэтому мы и не можем вышвырнуть французов из Барселоны. Они укрываются за ее могучими стенами и, с их-то артиллерией, способны разнести весь город вдребезги, прежде чем нам удастся проделать где-нибудь брешь. Ты знаешь, зачем построили Цитадель?

Я сознался в своем невежестве.

– Ее возвели около ста лет назад, для размещения испанского оккупационного гарнизона после того, как город в Войне за испанское наследство поддержал проигравшую сторону. Война закончилась воцарением Филиппа Четвертого, первого из испанских Бурбонов, ненавидевшего Барселону за то, что она противилась приходу его к власти: он вообще считал всех жителей Каталонии мятежниками, от которых одни неприятности. Чтобы наказать нас и держать в повиновении мятежный край, он повелел воздвигнуть эту могучую, похожую на звезду, пятиугольную крепость.

Видишь теперь, как нас снова преследует его проклятие? Иноземные захватчики укрываются за стенами Цитадели, и выбить их оттуда мы не в силах. Недаром имя этого короля для всех барселонцев и по сей день самое презренное: когда кто-то собирается в нужник, он говорит: «Пойду навестить Филиппа».

– Значит, французы контролируют крепость, но не сам город?

– Ну, ситуация непростая. Наши люди стараются избегать открытых столкновений с французами в городе, чтобы те не разнесли своими пушками из крепости дворец, собор и другие прекрасные здания Барселоны. Но стоит захватчикам выступить за городскую черту, как они становятся мишенью для наших отрядов. Наши подразделения, как регулярные так и партизанские, действуют по всей Каталонии. Капитан «Морского кота» рассказывал тебе о победе у Брука?

– Нет.

Она широко улыбнулась.

– Захватчики выставили себя на посмешище. Небольшой отряд каталонцев, меньше двух тысяч бойцов, атаковал куда более крупное формирование французской армии. Как всегда, французское подразделение было гораздо лучше экипировано и обучено, однако в числе наших преимуществ оказались внезапность и скалистая местность. Расчет строился на том, чтобы нанести удар неожиданно, убить, сколько удастся, врагов и, прежде чем они опомнятся и организуют преследование, отойти в горы и рассеяться. Но с нами был мальчишка-барабанщик, который, когда пришло время подать сигнал к атаке, забил в свой барабан изо всей мочи, так громко, как никто и не ждал. Барабанный бой стал эхом отдаваться от скал, и впечатление было такое, словно барабаны бьют со всех сторон. Поэтому, когда наши люди пошли в атаку, французы вообразили, будто их окружают, и, не дав отпора, обратились в паническое бегство.