Ганнибал. Бог войны - Бен Кейн

– А как же Марий? – Юноша швырнул этот вопрос в Урция таким обвинительным тоном, что Плацид на соседней койке заворочался. Но Квинту было уже все равно.

– При чем тут Марий?

Настала пора рассказать обо всем случившемся. Если он не расскажет, его дружба с погибшим соратником будет не значить ничего. Нужно рассказать Урцию, а потом товарищи решат, что делать.

– Я расскажу тебе, – сказал Квинт.

Когда он закончил свой рассказ, то уже знал, что все в палатке слушают. Он не был уверен, что именно Плацид разбудил остальных, но это не имело значения. Все в контубернии, солдаты, бывшие друзьями Мария, узнали, что заговор в Сиракузах мог бы остаться в тайне, если бы Пера сходил к Атталу. И, что было для них более важно, их товарищ мог остаться в живых.

– Теперь ты знаешь, почему я хочу сделать это, – сказал Квинт, тяжело дыша.

Урций протянул руку и сжал ему плечо.

– Понимаю твои мотивы, но не пойму, как мы этим отомстим за Мария. Пера может узнать, что мы измерили камни, но не узнает, зачем.

Квинт в темноте ощутил тяжелые взгляды остальных. Если он не найдет правильного ответа, то может потерять их всех. «Помоги мне, Фортуна», – взмолился он.

– Вот тут ты ошибаешься, Кувшин, потому что наш час настанет, когда мы будем штурмовать стены у Галеагры. Я разыщу Перу и найду способ в сумятице убить говнюка. Когда он будет умирать, то последним, что услышит, будут мои слова о том, что мы сделали и почему, и что ему не следовало бежать, оставив меня и Мария подыхать, как собак.

Никакого ответа сразу не последовало, и сердце у Квинта упало. Его товарищам, естественно, не хотелось рисковать жизнью в такой рискованной авантюре. Холод лизнул ему спину, когда до него дошла новая мысль: если хоть один не согласится с тем, что он только что сказал, они могут выдать его Кораксу или любому другому командиру. Решение могло быть только одно.

– Забудьте об этом, – прошептал он. – Я пойду к Кораксу. Расскажу ему, что увидел. Он может распорядиться этими сведениями, как хочет.

– Мы пойдем к Кораксу после того, как измерим стены, – сказал Урций.

– Да, – подтвердил Плацид.

Ошеломленный, Квинт сосчитал последовавшие согласные голоса. Их было четыре – с Урцием это составляло полный состав их уменьшившегося контуберния. Сердце бойца переполнилось чувствами и гордостью за то, что товарищи поддержали его.

– Спасибо, – прошептал он.

К тому времени, когда они подкрались к стенам около Галеагры, Квинт начал верить, что все пройдет, как задумано. Они подождали, пока проехал конник, в чьи обязанности входило проверять их пост, и получили тессеру – дощечку с написанным паролем на сегодня. Было почти немыслимо, чтобы после этого случилась еще какая-нибудь проверка, но, чтобы снизить риск, Квинт и Урций подождали еще час, прежде чем уйти с поста. Была уже глубокая ночь, когда товарищи пропустили их между бревнами частокола и опустили на землю с внешней стороны вала. С измазанными сажей из очага лицами, кистями рук и ногами, без всякого оружия, не считая кинжалов, они стали красться прочь, пока не удалились на добрых пятьсот шагов от римских укреплений. На этом расстоянии другие часовые вряд ли могли их услышать, но они, тем не менее, двигались с большой осторожностью. Было бы глупо зажигать факел, но удача благоволила – небо было ясное, и вдобавок к сиянию звезд светила луна.

В сотне шагов от Галеагры, узнаваемой по ее очертаниям и шуму прибоя рядом, они остановились. Квинт не боялся признать, что теперь ему было страшно. Одеревеневшая поза Урция выдавала то же чувство. Если они произведут малейший шум, сиракузцы обрушат на них град стрел. Лишь боги знают, что может случиться, если темнота больше не будет для них защитой. Следовало двигаться тихо, как кошка, подкрадывающаяся к своей добыче.

Квинт приблизил губы к уху Урция:

– Видишь ворота?

Тот указал на квадрат, чернеющий у основания стены.

– Нужно встать в тридцати – сорока шагах правее от него.

Приятель кивнул и сделал Квинту знак идти вперед, а сам последовал в трех шагах сзади.

Со стен раздался металлический звук, и они замерли. Квинт внимательно рассматривал укрепления и через некоторое время увидел, как к Галеагре что-то медленно движется – часовой. Посмотрев по сторонам, он больше не увидел никого на этом участке. Во рту пересохло. Вот оно. Назад идти нельзя, так как получится, что они рисковали зря. Квинт шагнул вперед. Моля Сомна, бога сна, наслать на вражеских часовых дремоту, он начал пробираться к указанному Урцием месту.

Через десять шагов он остановился и прислушался. Ничего. Инстинкт подсказал бойцу, что часовой болтает с солдатами в башне. Еще десять шагов, и снова ничего не видно и не слышно. То же и через тридцать шагов, и через пятьдесят. Пульс постоянно учащался, но присутствие Урция придавало сил. Квинт заставлял себя идти вперед, молясь, чтобы не обнаружилось каких-нибудь ям или ловушек, которых он не заметил во время переговоров. Когда двое друзей оказались в тридцати шагах от стены, наверху снова появился часовой. Квинт замер, сделав Урцию знак сделать то же самое. Часовой как раз остановился на некоторое время, прежде чем продолжить обход. В такие моменты боец взял за обычай долго наблюдать с римских укреплений, пока не удовлетворялся, что всё в порядке. Сиракузский часовой был не так бдителен. Не прошло и десяти ударов сердца, как он двинулся дальше и вскоре исчез из виду. Квинт подождал, считая про себя, пока тот не вернулся. Когда часовой снова ушел, он поманил Урция к себе и снова наклонился к его уху.

– Считаем до двухсот – за это время нужно подойти и снова убраться. На всякий случай, начинаем с двадцати. Ты считай тоже. Готов?

Урций кивнул.

– Пошли, – одними губами скомандовал солдат.

Сейчас они это сделают, убеждал себя он. Двадцать. Он с холодной решительностью крался вперед. Двадцать один, двадцать два, двадцать три. Его глаза перебегали с земли на стену и обратно, высматривая препятствия, о какие можно споткнуться и произвести шум, и непредвиденного часового, который мог их увидеть. В двадцати шагах от стены они обнаружили защитный ров, V-образную канаву глубиной в рост двух человек, если один встанет другому на плечи. Тридцать, тридцать один. Оба сели на край. Квинт скользнул вниз первым, тормозя пятками. На дне рос колючий терновник с острыми шипами, но юноша сумел выпрямиться и махнул рукой Урцию. Сорок восемь, сорок девять.

Он взглянул на стену. Теперь она нависала над ними, и в животе у него сжалось. В темноте стена казалась еще более неприступной. И часовые могли бы увидеть его, но их не было в пределах видимости. «Не думать об этом, – сказал себе он. – Сосредоточиться». Пятьдесят шесть, пятьдесят семь. Квинт протиснулся между двух колючих ветвей, порвав тунику. Урций шел следом. Не было нужды говорить, что делать дальше, все обсудили заранее. Шестьдесят четыре, шестьдесят пять. Началась самая рискованная часть, но юноша не останавливался. Если остановиться, страх может взять верх над ним. Урций встал спиной к стене, как можно ближе к внутреннему склону рва, и сцепил руки. Квинт уперся в них правой ногой и поднял себя вверх, поставив левую ногу ему на плечо и для равновесия схватив товарища за голову. Встав так, он поднял правую сандалию и встал Урцию на плечи. Семьдесят девять, восемьдесят.