Проспать Судный день - Тэд Уильямс

— У меня будет говорящий?

— Прости, я не понимаю.

— Юрист. Адвокат. Такой же, каким я был для людей. Будет ли кто-то оспаривать дело в мою пользу?

Едва услышав голос, по холоду в нем я понял ответ.

— Это не система с оспариванием, Долориэль, такая, которую мы применяем в делах с Противной Стороной. Цель здесь не победа, цель здесь — Истина.

Заглавную букву в последнем слове я будто увидел перед собой воочию, огромную, выше меня ростом, повисшую в пустоте. Если бы в тот момент у Чэмюэля было лицо, я бы ударил его, поскольку именно Истина полностью отсутствовала в предстоящем фарсе.

— Значит, вы пятеро просто решите, жить мне или умереть?

— Никто не умирает, Ангел Долориэль, — сказал Чэмюэль тоном, показывающим, что разговор окончен и что он рад этому. — Это благая весть, известная всем на Небесах, благая весть, которую мы несем. Ни одна душа не потеряна полностью. Вопрос заключается лишь в том, где — и как — ты проведешь вечность.

И он оставил меня среди белизны.

Когда я начал приходить в себя в следующий раз, это началось с пятен цвета. Сначала я подумал, что у меня галлюцинации. У меня такое уже бывало последнее время, хотя отличить сон и галлюцинацию в столь странной ситуации было очень сложно. В бескрайней и огромной белизне, безбрежной, я начал замечать будто небольшие радуги, неоднородности, имеющие цвет и даже движущиеся. Я продолжал плавать в этом, размышляя об архангеле Темюэле, о том, как глупо было ему довериться, хотя было очевидно, что он бросит меня под небесный поезд при первых признаках неприятностей. Отчасти и о том, как бы настучать на него, так, чтобы он провел пару тысяч лет в его любимом Аду. И тут я начал понимать, что то, как он меня сдал, выглядит совершенно нелогично. На самом деле, он сделал это самым сложным путем, и мне следует это обдумать как следует. Но тут меня отвлек медленный вихрь цветовых пятен.

Пятна стали ярче, сначала светясь, а потом и сверкая. Вместе с сиянием появилась и форма. Вернее, пять форм. Пять сверкающих светочей. Мои судьи, мои присяжные и, возможно, мои палачи, Небесный Эфорат.

Они стали более вещественны, хотя называть эти эфемерные, едва человекоподобные силуэты, состоящие из света «вещественными» можно было с натяжкой. Я вообще их узнал лишь потому, что уже видел ранее. Терентия, главная, Разиэль, загадочный, будто «черный ящик», Чэмюэль, цвета заходящего солнца, и Караэль, единственный, который, похоже, считал меня чем-то крупнее букашки, разбившейся о лобовое стекло Господа. И, конечно же, мой старый друг, Энаита, чудовище, которая собралась выйти чистенькой, отправив меня жариться в пламени Ада. Как мне хотелось хоть что-нибудь сказать против нее, раньше, тогда, когда я еще мог сделать это, прежде чем она залезла в мой ум и душу и обезвредила их.

— Долориэль, — произнесло холодное, но почему-то благожелательное сияние. Терентия. — Бог любит тебя. У тебя было время обдумать выдвинутые против тебя обвинения и осознать степень здоровья твоей бессмертной души. Есть ли еще что-то, что ты хотел бы сказать прежде, чем мы начнем?

В качестве эксперимента, без особой надежды на успех, я попытался сказать «Да, присутствующая здесь Энаита меня подставила», но смог сказать лишь «Нет». Просто «Нет». Видимо, так оно и будет.

— Давайте приступим, — добавил я. Это у меня получилось легко.

— Суд над тобой произойдет в присутствии Небесного Собрания, — сказала Терентия.

— Конечно. Никто не согласится пропустить такое веселье.

И это я сказал без проблем. Даже нотка сарказма осталась.

Потому, что это было бесполезно для меня и не вредило Энаите. Интересно, насколько сильно она меня контролирует? Контролирует ли сейчас? Слышит ли все, о чем я думаю прежде, чем я это скажу? Или просто у меня внутри стоят блоки, будто внутренняя программа автоматической цензуры?

— Терентия, Собрание ждет.

Будь Чэмюэль мужчиной, а не светящейся дырой в форме человека посреди жемчужной пустоты, я бы сказал, что он выглядел раздраженным, что все это заняло слишком много времени, но, поскольку это Небеса, а ангелов, как известно, время не беспокоит, может, я был и неправ.

— Да, момент настал.

Сияние Терентии увеличилось, будто она подняла крылья или развела руки.

— Идем, Долориэль. И помни, не бойся — Бог действительно любит тебя.

— Ага. Запомню получше.

На этот раз сарказма в моем ответе было поменьше. Отчасти я надеялся, как может надеяться лишь малый ребенок, что Кто-то действительно придет и спасет меня. Поскольку ничто, за исключением божественного вмешательства, не могло помешать этим добрым, сердечным и всеведущим ангелам вздернуть меня. По-настоящему меня возмущало лишь то, что они собирались вздернуть меня за то, чего я на самом деле не делал.

И они повели меня через Небеса.

Конечно, говоря так, я могу вызвать у вас неправильное впечатление. Они не посадили меня в повозку для осужденных и не везли по сияющим улицам, будто французского аристократа на гильотину. Я с трудом могу описать происходившее, кроме того, что на то, чтобы добраться до Дворца Небесного Правосудия потребовалось некоторое время. Обычно, когда находишься где-то на Небесах, ты просто уходишь оттуда, где был, и оказываешься там, куда собирался. Никакого ощущения перемещения, кроме смазанного изображения. Но в тот раз я ощущал себя движущимся сквозь толпы обитателей Небес, чувствовал, как они реагируют на меня. Как и во всем остальном, касающемся Небес, описать это трудно. Я чувствовал себя Мыльным пузырем в ванне, наполненной кучей соленых капель, и не перемещался в прямом смысле слова, а будто перетекал из одного пузыря в другой, будто я был даже не пузырьком, а лишь оттенком цвета на радужной пленке, частицей поверхностного натяжения, передающейся от одного места к другому, не затрагивающей целое. Но, тем не менее, ощущал любопытство обитателей Небес, перемещаясь мимо них и сквозь них. А также более, чем небольшое их неудовольствие от происходящего. На Небесах все счастливы, но в этом счастье есть градации, и, перемещаясь на суд, я ощущал бегущие волны менее-чем-совершенного счастья, расходящиеся от меня.

«Писать про музыку — все равно что танцевать об архитектуре», — сказал как-то один умный парень. То же самое с описанием Небес — слова бесполезны для этого. Слова приходят потом и обычно оказываются слишком плохим средством для обозначения того, что на самом деле происходит Наверху.

В любом случае, я скользил, продвигался, задерживаясь в отдельных точках достаточно, чтобы стать фактом существования, и так недолго в других, чтобы стать хотя бы ощущением. Чем бы они еще ни занимались, большая часть ангельского племени уделила внимание зрелищу, следуя за мной и обсуждая его между собой. Практически никто из них не знал меня лично, конечно же, но к тому времени, когда я достиг Дворца Правосудия, они уже это сделали. Моя анонимность — анонимность, свойственная большинству ангелов, отдельных счастливых муравьев в огромном радостном муравейнике — исчезла. Я теперь не был просто ангелом, став чем-то большим, но и меньшим в то же самое время. Идеей, или Тревогой. Хотя сам я был вполне уверен, что Небеса хотели сделать меня Примером.