Революции 1917 года в России как серия заговоров - Коллектив авторов -- История

споров и сомнений… принята всеми военными организациями и организациями, в которые входили в подавляющем числе правые элементы». ЦК кадетской партии «после ожесточенных прений в многочисленных заседаниях, происходивших в Москве на разных квартирах, большинством голосов признал необходимость военной диктатуры, как временной преходящей меры… Национальный Центр без колебаний стал на точку зрения полного и безоговорочного признания необходимости на время борьбы с большевиками – военной диктатуры».

Московское подполье нуждалось в практическом обеспечении конспирации. Известным естественником, профессором Н.К. Кольцовым для нелегальных встреч была предоставлена собственная квартира, а также аудитории Института экспериментальной биологии Государственного научного института здравоохранения. Совещания, как правило, проходили на частных квартирах участников подполья (чаще всего на квартирах, расположенных в переулках центра города: Н.Н. Щепкина (Трубный переулок, Хамовники)), Д.Н. Шипова (Конюшенный переулок), В.Н. Челищева (Николо-Песковский переулок), А.А. Титова (Газетный переулок), В.В. Волкова-Карача-евского (Девичье поле), графа Д.А. Олсуфьева (Мерзляковский переулок), А.А. Червен-Водали (на Пречистенке)). Внешняя конспирация удавалась немногим. Если НД. Авксентьева, сбрившего бороду, узнать не могли, то Астрова, «ходившего по Москве в каком-то особом картузе», знали почти все знакомые. На хозяев квартир, случалось, доносили в милицию и в ЧК, но как правило, не соседи (домовая, корпоративная солидарность была достаточно высока, а политика «уплотнения», «вселения трудящихся» в многокомнатные частные квартиры еще не началась), а дворники и швейцары, прекрасно знавшие всех жильцов обслуживаемого ими дома. По воспоминаниям члена ЦК кадетской партии П.Д. Долгорукова, «изгнанные из дач и имений, мы должны были все лето, из-за опасений ареста и расстрела, вести в Москве кочевую жизнь в поисках ночлега, без прописки, опасаясь доноса швейцаров и дворников, постоянно меняя местожительства. Собиралось 2–3 раза в неделю лишь Бюро ЦК, человек 5–6, все лето по разным душным квартиркам на окраинах».

В июне-июле 1918 г. ЧК приступила к систематическим обыскам и проверкам. Квартиры Астрова, Титова, Долгорукова обыскивались по несколько раз, за ними было установлено наружное наблюдение. Не были надежным «убежищем» и помещения, где находились дипломатические миссии. Был проведен обыск и арест в помещении французской дипмиссии (Садово-Кудринская), глава которой Гокье вынужден был покинуть Москву с украинским паспортом. Наиболее серьезный удар ЧК нанесло по кадетской партии, опираясь на декрет от 28 ноября 1917 г. После окончания майской 1918 г. конференции было арестовано свыше 60 членов Центрального и Городского комитетов кадетской партии.

Помощь членам Совета общественных деятелей оказывали супруги АД и А.С. Алферовы. А.С. Алферова была начальницей женской гимназии, а ее супруг (гласный Московской городской думы, член кадетской партии) был преподавателем гимназии. Некоторые участники московского подполья принимались в гимназию на работу, получая возможность легального заработка (несмотря на частный характер, гимназия поддерживалась МОНО (московский отдел народного образования)). Так, например, Челищев читал здесь курс законоведения, профессор А.А. Волков – преподавал математику.

Для достижения политических целей нельзя было обойтись без армии. В Москве военную группу «правых» представляли организации офицеров Гренадерского корпуса и 1 – го гусарского Сумского полка. Их работу координировал бывший командир московского Гренадерского корпуса генерал-лейтенант Довгерт. Организация делилась по классически конспиративному признаку (введенному, вероятно, под влиянием Савинкова) – на «пятерки» и «десятки» (пять «десятков» составляли «отряд»). Во избежание провалов и провокаций рядовой член «десятки» знал только своего командира, а командиры «десяток» – только своего начальника отряда. Обеспечение организации Довгерта происходило за счет казны Гренадерского корпуса, вывезенной с фронта, и используя частные взносы московских «торгово-промышленников».

Связи с военными организациями от Правого Центра поддерживали Кистяковский (до его отъезда в Киев и вхождения в правительство Скоропадского) и Степанов. Контакты с военными велись ими «единолично», что гарантировало определенную степень конспирации. Взаимодействие военных с политиками проводилось в форме обоюдного представительства в различных антисоветских организациях. Корнет Сумского полка А.А. Виленкин, член кадетской партии, осуществлял контакты с московским филиалом созданного в Ростове Союза защиты Родины и свободы (СЗРиС). В Союз позднее вошло и полковое объединение офицеров Московского округа. Организация Довгерта вместе с монархической группой присяжного поверенного Полянского сформировала группу, пытавшуюся освободить Царскую Семью в Екатеринбурге весной 1918 г. Но попытка установить контакты с немецким посольством для подготовки общего выступления против большевиков обернулась провалом организации (информацию о ней сообщили ВЧК).

По оценке Гурко, «военная подпольная организация производила впечатление чего– то несерьезного и, во всяком случае, отнюдь не мощного». «Рядовое офицерство отличалось необыкновенной болтливостью. О своем участии в «организациях» офицерство громко разговаривало на излюбленном ими для прогулок Пречистенском бульваре, проявляя при этом невероятную доверчивость ко всякому лицу, носящему военный мундир…, этим воспользовалась Московская чека и подсылала к юным конспираторам своих агентов, переодетых в военную форму». Не менее серьезным «дефектом Московской конспиративной военной организации было отсутствие во главе ее какого-либо общепризнаваемого, пользующегося неоспоримым авторитетом и обладающего организаторским талантом вождя».

Определенные надежды на руководство московским военным подпольем возлагались на бывшего Главковерха, генерала Алексея Алексеевича Брусилова, члена Совета общественных деятелей, раненого во время октябрьских боев 1917 г. По свидетельству Гурко, «взоры офицерства были обращены к жившему в Москве генералу Брусилову, который не отказывался вообще в будущем возглавить военное движение, однако личного участия в организации его принимать не желал, ограничившись избранием для себя в будущем в качестве начальника своего штаба генерала Дрейера, который и состоял в некоторых сношениях с теми офицерами, которые возглавляли отдельные офицерские организации». Дрейер, очевидно, также поддерживал контакты с Мирбахом и передавал ему сведения о военном подполье. Брусилов «ставил условием для возглавления военного движения наличность в Москве вполне сплоченного офицерского контингента не менее 6 тысяч». Но в 1918 г., несмотря на большое количество офицеров в Москве, их организация для каких-либо самостоятельных действий не считалась важной. С точки зрения командования Добрармии, гораздо важнее было обслуживание интересов белых фронтов посредством отправки офицеров на Юг и в Сибирь. Собственно подпольной работе в 1918 г. не уделялось еще такое значение, как это произойдет в 1919 г. Работа подпольных военных структур в столице невысоко оценивалась штабом Добровольческой армии. Приехавший в Москву в июне 1918 г. генерал-майор Б.И. Казанович призвал всех офицеров, «входящих в контрреволюционные организации, отправиться в Добровольческую армию, потому что по сложившейся обстановке переворот в Москве обречен на провал». Подобная близорукость отмечалась князем Г.Н. Трубецким, писавшим в своих воспоминаниях, что Казанович («квадратный генерал») твердо держался политических указаний командования Добровольческой армии и призывал к этому же все московское политическое подполье. Но, аналогичной с Казановичем оценки московских «центров» придерживался и сам генерал Алексеев. Суммируя впечатления от докладов Титова, П.В. Виридарского (агент «Паж» в «Азбуке» Шульгина) и Казановича, Алексеев в письме Деникину от 26 июня 1918 г. отмечал, что московские политики стремятся лишь к получению средств от союзников