Хранительница его сокровищ - Салма Кальк

Лизавета стояла перед ним, нагло глядя в глаза. Он смутился, тем более, что Сокол подошёл и ласково так глянул из-за её плеча.

Охранник высунулся в открытую дверь.

— Рыжий, или сюда.

Появился ещё один охранник, рыжей масти — похоже, был в коридоре. Выслушал жалобу. Хмуро глянул на Лизавету.

— А не велено вас выпускать.

— Грибов поганых объелись? — ласково спросила она. — Заболели? Слух ночью потеряли? Не велено выпускать — так пойдите и доложите. А там глядишь, и что-нибудь ещё велят.

Оба мужика уставились на неё, как на дуру. Потом друг на друга, потом снова на неё.

— Не велено, — повторил рыжий.

— Ну тогда я сейчас начну визжать. А когда кто-нибудь придёт, скажу, что вы меня… например, били.

— Дотрагивались — этого будет достаточно, — долетела усмешка из-за спины. — Я и этого не спущу.

— Не верите? — сощурилась Лизавета. — Пять-шесть-семь-восемь, начинаю, — и набрала побольше воздуха, чтобы завизжать.

— Стойте, — испугался рыжий. — Стойте, я сейчас доложу.

— Вот сразу бы так, — одобрила Лизавета.

Рыжий ушёл, его некоторое время ждали, потом пришёл, но не один, а ещё с двумя и давешней служанкой Лауреттой.

— Вот с ними пойдёте, — кивнул на всех троих.

— Да хоть полк солдат давайте в нагрузку, — фыркнула Лизавета. — Благодарю вас.

— Ох, простите уж, госпожа, но так велел господин Раньеро, — запричитала Лауретта. когда они вошли в Лизаветину комнату.

— Да я понимаю, служба, — кивнула Лизавета. — Сходите со мной вниз? А то после ночи этой суматошной так и не получилось себя в порядок привести.

— Схожу, госпожа, как не сходить, — кивнула та.

— А Тилечка моя где?

— В гостиной сидит, и молодые господа там же. Их тоже охраняют — на всякий случай, так сказали.

Сидит — значит, в порядке. С мальчишками — значит, присмотрят в случае чего.

Далее Лизавета снимала праздничное платье и раскладывала его на постели, чтобы проветрилось, и клятый корсет. И почесаться, мать его, почесаться! И согнуться можно, и разогнуться, и дышать тоже проще, что уж говорить. И ребра сдавились, дышать полной грудью больновато. Надела простую юбку и сверху плащ, взяла с собой чистое бельё и кучу моющих принадлежностей, и потом они с Лауреттой под охраной проследовали вниз, в купальню. Там Лизавета наконец-то обрела человеческий вид, а не «я упала с сеновала, тормозила головой». Даже голову помыла — а что, пусть сохнет.

Лауретта тем временем болтала про новогоднюю ночь — о великом чуде. О том, что сначала помер старый Витто, и ещё Джанни с Марией, эти-то молодые, и здоровые-сильные, но понесла ж их нелёгкая в постель, да не по-быстрому, как в эту ночь все делают, а прямо вот как будто год не виделись! Там и уснули, ясное дело, и не разбудили их на рассвете! А потом, говорят, где-то грохнуло, какая-то магическая вспышка случилась, и не поверите, они же в себя пришли! Ничего не помнят — ни как в постель пошли, ни как померли, а сама видела, сердце ни у одного не билось! А потом — раз! и дышат. И служителя из Храма приводили, он их посмотрел, а потом ещё вашего, госпожа, орденского мага, и недобрую целительницу, что при нём. И они оба тоже посмотрели — и сказали, что без сомнения, живы, а раз на них диски солнечные и молитву они говорят, то тёмными тварями быть не могут никак, и это чудо, не иначе.

По болтовню о чуде они поднялись наверх, Лизавета под присмотром занесла умывалки в комнату, надела лиф от простого платья, прицепила на него подаренную брошь, расчесала волосы. Убирать и прикрывать чепцом не стала — пусть сохнут. Кому некомфортно — пусть застрелится. Или не смотрит. И сообщила, что её можно вернуть в комнату господина Фалько. Потому что сидеть под стражей лучше в хорошей компании.

Господин Фалько обрадовался её приходу, рассказал, что воодушевился примером и затребовал еды, должны принести. И правда, принесли, да не пожалели — и закусок, и мяса с рыбой, и сладостей, и кувшин вина. Сокол посадил Лизавету у тёмного уже окна, взмахом руки зажёг свечи в канделябре — охранник дёрнулся со своим «магию нельзя», но на него даже не обернулись.

Вспоминали прошлую ночь. Где были, что делали, что видели. Уж конечно, Лизавете хотелось обсудить всё с кем-то. Её больше всего интересовали случившиеся смерти после услышанного известия о чуде — бывает ли так всегда или это исключение? Сокол похмыкал, но сказал, что на то оно и чудо, чтобы быть исключением. А вообще он ранее ни разу с таким делом не сталкивался.

Встрепенулись, когда догорела последняя свеча и комната погрузилась в темноту. В коридоре где-то светил факел, у двери посапывал на лавке охранник. Можно было перепорхнуть через него и пойти тихонько посмотреть — кто, где и что делает. А можно и не ходить…

Сокол взял её правую руку, ощупал пальцами браслет с шармами.

— Что это у вас за странное украшение? Всё хочу спросить, и всё не до того.

— Почему же странное — нормальное. Наверное, это разновидность мечты о магии — всё то, что любишь или хочешь любить, вешаешь в миниатюре к себе на браслет. И носишь. И радуешься.

— И вы сами подобрали все эти мелкие фигурки и шарики?

— Да. Стеклянные ягоды мне сделали на заказ, а остальное я подбирала… в ювелирных лавках.

Главным образом — в дешёвых сетевых магазинах и на алиэкспрессе. Но он не в курсе, что это такое.

Он подвесил в воздухе небольшой светящийся шарик — только чтобы осветить их руки — и стал рассматривать.

— У вас тоже растут яблоки, и клубника, и малина.

— Что-то растёт, что-то привозят.

— А зелёный?

— Это крыжовник. А это просто божьи коровки… ползут.

— А это замок?

— Да. Я люблю замки.

— У вас строят замки?

— Строили давно. Лет так тысячу назад. Или пятьсот. И не у нас, а в других местах, туда надо долго ехать.

— Краб и осьминог, мило. И лодка, это ведь лодка с парусом?

— Да, и к ним ещё маяк. Для меня это, как и замок — история о путешествиях, а я люблю путешествовать. И вот ещё земной шар.

— Что есть земной шар?

— Ну как вам сказать. Наша земля, она круглая. У вас вот земля круглая? Или стоит на трёх китах и большой черепахе?

— О, я понял, о чём вы. Я слышал о людях, которые обошли вокруг света, они выходили из порта Кайны, или Ниаллы, и через год-другой возвращались. И рассказывали удивительное, а их корабли несли на себе следы штормов и дальних берегов. Я тоже хочу когда-нибудь обойти вокруг света и увидеть всё своими глазами.

— Да вы и сможете, я думаю. У вас же есть корабли, и вам не нужно думать о хлебе насущном.