Мусульманская Русь - Марик Лернер

Они встали у стены, подсадили Радогора, который ловко зацепился пальцами за выступающую трубу и залез наверх. Потом подкинули Зарину. За спиной толпа неожиданно охнула и шарахнулась. Берислав уперся руками в кирпичи, прикрывая Дарину от напора, ощущая, как напряглись все мышцы под страшной тяжестью. Парни, уже не церемонясь, подхватили ее и подняли вверх. Один за другим торопливо, поддерживая друг друга, лезли, как обезьяны, по стене. Радогор лег животом на крышу, свесился вниз и протянул руку. Берислав поспешно ухватился, и его выдернули, как пробку из бутылки, одним рывком.

Он с облегчением встал и посмотрел вдоль улицы. На всем протяжении видимости она была забита людьми. Они продолжали двигаться вперед, но это уже никак не походило на демонстрацию. Все шли по инерции, медленно переступая, и многие тревожно оглядывались. Разговоры превратились в общий нестройный гул, и в воздухе витала тревога.

— Ужас, — сдавленно сказала Зарина. — Здесь весь город собрался. Там же места столько нет!

Берислав оглянулся и поспешно надел Дарине на голову свою чудом не пропавшую в давке фуражку. Свой платок она потеряла в давке и стояла простоволосая. По улицам так не ходят и с мужчинами не общаются. За шармуту[52]запросто примут. Девушка улыбнулась ему, спрятала прядь волос под головной убор и, сдвинув фуражку набекрень, шутливо отдала честь.

— Я вниз не слезу ни за какие подарки, — ни к кому не обращаясь, сообщил Мишка. — Лучше буду сидеть тут.

— И не надо, — сказал Радогор. — Молиться мы как-нибудь в другой раз станем.

Берислав невольно усмехнулся. Его в мечеть можно было загнать только силой. Те, кто истинно верят, не нуждаются в многочасовом выпрашивании милости.

— А будем мы отмечать это событие, как положено честным подданным вне зависимости от веры, — заявил Радогор, жестом фокусника извлекая из внутреннего кармана плоскую флягу.

— Водка? — под общее дружное одобрение предложения спросила Дарина.

— Она самая. Если на всех — совсем по чуть-чуть, но день такой. Сегодня можно.

Они сидели кружком на неудобной ребристой черепице. Толстый, вечно что-то жующий Фарид, любимец учителей зубрила Магомед, мечтающий при первой возможности удрать из дома от серьезно пьющего отца Божен. Белая ворона в их классе ортодокс-христианин Мишка, две девушки и Радогор с Бериславом. Стакана, естественно, с собой не было, наливали в крышку от фляжки граммов пятьдесят и пили по очереди за победу русского оружия. Про здоровье Кагана никто и не подумал вспомнить.

— Еще три месяца, — с тоской в голосе сказал Божен. — Даже удрать нельзя. Никуда не возьмут без бумаги об окончании.

— Не стоит так переживать, — с апломбом заявил Магомед. — Не кончится война так быстро.

— Это еще почему?

— Ну не идиоты же австрияки, — снисходительно пояснил он, — наверняка все просчитали заранее, иначе бы не стали вообще ультиматумов предъявлять. Стратегически думать надо. По населению они меньше нас с союзниками, а по экономике где-то наравне. Балканские страны — дело второе. Ими можно заняться в последнюю очередь. Угрозы для Вены не представляют. Сейчас они будут вышибать или нас, или Францию. Все силы на один фронт, пока мы мобилизацию не провели. У них расстояния внутри меньше, войска перебрасывать легче. А если удастся, один на один они сильнее. А Турция? Что им турки. Это можно и потом. Да и сговорчивее будут после войны, когда поймут, что сами никуда не годятся. Так что ничего хорошего в ближайшие месяцы не будет.

— Какого шайтана нам вообще это все надо? С австрийцами дружили бы лучше, — возмутился Фарид.

— Государствам, — наставительно объяснил Магомед, — требуется дружить через голову соседа. Особенно если он сильный. С той стороны границы всегда имеется куча претензий. Земля, торговля. Про таможенные договора слышал? Да просто престиж. Кто из союзников способен надавить на другого, заставив его следовать своей политике, тот и прав. А с франками нам делить нечего. Они Африку захватывают, а мы Азию. Никаких вопросов и претензий. Каждому свое. Вот и получается… То, что получилось. Нам проливы подавай, а у австрийцев ближайший друг — Турция. Потому что на Балканах у них общий враг — славяне. Религия тут никому не интересна. Гораздо важнее политические мотивы.

— Умник, — подтвердил Радогор. — Садись, десять. Нам важнее во всем этом, что жизнь изменится. Всех к шайтану послать — все равно скоро призовут. А после Победы прежнего уже не будет.

— Вот именно, — подтвердила Зарина. — Не верю, что ничего не изменится. Иногда и война к лучшему. Это вам хорошо, а я не желаю всю жизнь просидеть на женской половине и для мужа стирать-готовить. Я жить хочу красиво! — Она потянулась, демонстрируя обтягивающее грудь платье.

Дарина закашлялась, хлебнув свою порцию.

— Правду говорят, — сказала она, успокоившись, — в этом возрасте девушки взрослеют быстрей. Вы еще как дети. Будет, не будет. Помрет Каган — все равно что-то изменится. Ему уже недолго осталось, старенький — песок сыплется. Неизвестно еще, кто потом придет. Сын-то у него — вообще псих натуральный.

Она говорила и не особо выбирала слова. Щеки раскраснелись, глаза блестели. Берислав невольно подумал, что алкоголь в голову ударил. Доза-то совсем детская, но без привычки…

— Это не игра, если кто еще не понял. Не бандиты с полицейскими и не «пиф-паф, я тебя увидел, твоя очередь водить». Не встанешь и не скажешь: «Так нечестно, давай сначала!» Это не туристический поход с веселыми красотками у дороги и вручением орденов. Вся Европа на дыбы встала. Миллионы солдат будут стрелять. Друг в друга. В вас. Не в небо. Про родителей своих подумайте!

— А что, — с насмешкой поинтересовался Божен, — у нас выбор имеется? Хочу — иду по повестке, хочу — нет? На нас напали, а мы отсиживаться будем дома? Пусть другие воюют?

— А я все равно добровольцем пойду, — угрюмо сказал Мишка. — Мы, христиане, не хуже вас. Это наша земля и наша страна.

— Она не понимает, — объяснил Радогор. — Женщина. У них голова иначе устроена. Настоящий мужчина не пойдет на компромисс с совестью. У него есть идеалы и честь. Он знает, что взаимовыручка, братство и любовь к Отчизне не выдуманы писаками из правительственных газет. Даже учителя не смогут вытравить из нас, — под дружное ржание остальных заявил он, — понимания, что мы мужчины. Мы по природе своей авантюристы, добытчики и готовы рисковать. И не мучают нас вопросы «хорошо» или «плохо». Есть ситуации, когда нельзя поступить иначе. Это мужской мир. Оружия, крови и отсутствия милосердия к врагам. Мир настоящих поступков. Не слишком важно, где ты находишься — в песках Туркестана или на равнинах Венгрии, — ты должен честно выполнять свой долг и идти навстречу трудностям. Легкие дороги бывают только у приспособленцев, а они — не мужчины. У них цель в жизни отсутствует — лишь бы начальству задницу лизать и карьеру делать. А у нас имеется честь!