Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Завалишин появляется на Кавказе, еще не побывав, насколько это известно, ни в одном сражении, но уже с чрезвычайно выгодной репутацией, созданной ему особым расположением Суворова, привлекательными чертами прямого характера, а отчасти и несправедливостью, постигшей его во времена императора Павла.

Известно, что четырнадцати лет от роду он был уже подпоручиком Фанагорийского гренадерского полка и там-то пользовался особенной любовью Суворова, отличавшего в молодом человеке не только ум, образование и склонность к литературным занятиям, но видевшего в нем даже и задатки больших военных способностей, как это видно из следующего семейного предания. Рассказывают, что в 1799 году, когда Завалишин двадцати девяти лет от роду был произведен в генералы и назначен шефом Таврического гренадерского полка, находившегося тогда в Голландии, то Суворов отправил ему собственную свою Георгиевскую звезду, выражая тем уверенность, что Завалишин достигнет высших отличий на военном поприще.

Дело, возложенное тогда императором на молодого генерала, было, действительно, настолько важно, что, со своей стороны, также оправдывало надежды Суворова: Завалишину поручено было отвести в Голландию часть русских войск, назначенных на подкрепление разбитого корпуса Германа, и восстановить честь полка, которого он назначен был шефом; молк этот, как думал государь, потерял в сражении знамя и за то был лишен употребления барабанного боя. Но эскадра Завалишина не успела дойти до Голландии, как военные действия уже окончились, и войска ушли на зимние квартиры.

Тем не менее Завалишин горячо вступился за честь полка, несправедливо обвинявшегося в потере знамени в сражении под Берном; он поспешил разъяснить обстоятельства, давшие повод к подобному слуху, и писал, что первые донесения о сражении были крайне неточные, что полк не только не терял своего знамени в том смысле, чтобы оно досталось неприятелю, а напротив, сам взял французское знамя; собственное же, считавшееся погибшим, отыскано на трупе убитого офицера, смерть которого составляет притом прекрасный эпизод и может служить к славе не только полка, но и всей русской армии.

Оказалось именно, что когда одному из батальонов Таврического полка, окруженному со всех сторон французами, пришлось проложить себе дорогу штыками, то подпрапорщик Щеголовитов, стоявший под знаменем, видя, что трудно будет вынести из этой свалки полковую святыню, сорвал его с древка и спрятал под мундир. Вскоре он был убит. Тогда знамя взял прапорщик того же полка Багговут и обвил его вокруг себя под рубахой, но почти вслед за этим роковая пуля сразила и его, и знамя вместе с ним осталось на поле сражения. Остальные знамена полк вынес из боя, но все они в клочки были изодраны французскими штыками и пулями.

Спасение знамени являлось несомненным фактом, и государь не только возвратил полку отнятый бой, но пожаловал ему еще мальтийское (георгиевское) знамя с надписью, увековечившей подвиг его под Берном. Что же касается прапорщика Багговута, хотя уже убитого, то государь приказал произвести его в поручики и перевести в лейб-гвардии Преображенский полк[41].

С экспедиционным корпусом Завалишину пришлось быть некоторое время в Нормандии и в Англии. Здесь он сумел выказать так много такта и заботливости о поддержании добрых отношений с союзниками, что возвращающиеся в Россию войска вызвали со стороны жителей множество прощальных благодарственных адресов. Такие заявления были особенно приятны императору Павлу Петровичу, и с этих пор он стал смотреть на Завалишина не только как на хорошего военного генерала, но и разумного политического деятеля.

И едва Завалишин приехал в Петербург, как получил приказание явиться прямо в кабинет государя. Все ожидали, что он будет осыпан наградами, но к общему удивлению вышло совершенно противное.

В разговоре государь поставил два вопроса: что думает Завалишин о войне, объявленной Англии, и чему приписывает он поражение наших войск в Голландии и в Швейцарии. Завалишин открыто и честно высказал свое мнение, что лично он никогда не одобрил бы разрыва с Англией, сделанного исключительно в угоду Наполеону; что же касается поражения наших войск в Голландии, то он объясняет это единственно тем предпочтением, которое в последнее время стали оказывать парадной выправке в ущерб сущности военного дела. Государь мгновенно вспылил, назвал его партизаном Суворова, порицателем новых порядков. Завалишин, вместо ожидаемых наград, в тот же день был исключен из службы одним приказом с князем Цициановым, Ермолаевым, Чичаговым и Платовым.

Император Александр снова призвал Завалишина на службу, назначив его шефом Астраханского гарнизонного полка и инспектором всех гарнизонных частей на Кавказе и поручив ему в то же время главный надзор над Астраханским казачьим войском и Каспийской флотилией. Князю Цицианову, назначенному тогда же главнокомандующим в Грузии, хотелось, однако, предоставить Завалишину другое, более широкое поприще, которое считал он важнее и выше военных успехов. Дело шло о гражданском устройстве Грузии, о водворении в ней порядка и правосудия, требовавшем правителя энергичного, умного, честного, именно такого, каким знал Завалишина князь Цицианов. Он и предложил ему занять этот важный пост, с тем, однако, чтобы тот перешел в гражданскую службу. Но последнее условие составило неодолимое препятствие в глазах самого Завалишина. Напрасно князь Цицианов предлагал ему чин тайного советника, Анненскую ленту и большое содержание. Любимицу Суворова, надевшему на двадцать девятом году генеральские эполеты, казалось невозможным из-за материальных выгод покинуть добровольно славное военное поприще, и он отказался. Цицианов должен был уступить и назначил Завалишина начальником гилянской экспедиции. Но не предполагая в нем, при всех его военных способностях, равной с ними опытности, необходимой для экспедиции, Цицианов назначил в помощники к нему известного своей храбростью подполковника Асеева.

Эскадра должна была отплыть из Астрахани возможно раньше, высадить войска у Энзели и, взяв город Решт, отправить оттуда письмо к Баба-хану. В письме этом Цицианов, излагая свои условия, писал шаху между прочим следующее: «Войска моего Государя, как буйный вихрь, выворачивающий столетние дубы, не желающие преклоняться перед ним, оставляют безвредно камыш, нагибающийся до лица земли при его проходе. Таков мой Государь Император, таковы и войска его, с коими, не останавливаясь, пройду и в Индию, буде единое слово изрещи изволит».

В том случае, если шах не принял бы предложенных условий, Завалишину приказано было поставить в Реште наместника, обложить город данью и учредить у берегов Энзели крейсерство для покровительства русской торговле. Но если шах согласится исполнить требования Цицианова, то условиться с ним об учреждении в Реште русского консульства с командой и военным судном.

Состав экспедиционного корпуса из войск, прошедших в минувшем году боевую школу в Осетии, под руководством такого опытного начальника, как генерал Несветаев, давал, по-видимому, все шансы на успех. Однако же экспедиция не оправдала самых скромных ожиданий Цицианова. Эскадра даже опоздала выйти в море и подняла паруса лишь двадцать третьего июня, то есть в то время, когда персияне уже были в Карабаге, и полковник Карягин, после отчаянного дела при Аскорани, вынужден был начать свое знаменитое отступление. Известия об этих событиях, которые персияне выставляли победами, совпали в Реште с появлением эскадры у берегов Энзели и, конечно, могли только поднять дух неприятеля. Однако же персияне, несмотря на сделанные приготовления, вовсе не защищались в Энзели и отступили внутрь страны, оставив роте Казанского полка, с подполковником Асеевым, занять город без боя. Отсюда, с частью десантного отряда, Асеев направился к городу Пери-Базару и овладел им после трехчасового боя. Но тут получены были известия, что у Решта собирается персидское войско, намеревающееся одновременной атакой Пери-Базара и Энзели отрезать отряд Завалишина от моря. Намерение это представляло для русского отряда серьезную опасность, так как многочисленность неприятеля, густота прибрежного" леса и знакомство местных жителей со всеми его тропинками давали врагу большие шансы на успех. Чтобы предупредить готовившийся ему удар, Завалишин, по совету Асеева, решился сам атаковать персидские войска, собранные у Решта, и пятого июля повел в дело свой небольшой отряд, не превышавший восьмисот штыков, при трех орудиях.