Черневог - Кэролайн Дж. Черри

Теперь темная пустота целиком обволокла его сердце. Он и на самом деле полагал, что это возможно, он на самом деле допускал это, и в один из мрачных моментов своей жизни со страхом понял, что не был бы ни удивлен, ни расстроен этим обстоятельством, а скорее просто затаил бы обиду. Он должен был бы понять это, учитывая, что мальчик рос, превращаясь в молодого красивого мужчину, а Ивешка частенько ссорилась со своим мужем, который явно не был (и все жители Воджвода были бы согласны с мнением Ильи Ууламетса) ей ровней.

А Черневог продолжал:

— И если этот ребенок его…

Черневог заставлял его что-то понять, и все это только пугало его.

Черневог сказал очень осторожно:

— Если это так, Петр Ильич, то есть вполне объяснимая причина тому, что он избегает нас.

— Это не так, черт побери, ты просто не знаешь его!

— Если же это так, то никто из нас не захочет, чтобы этот ребенок вырос. Вот в чем заключается правда, Петр Ильич. Очень часто я, само собой разумеется, просто врал, но на этот раз я говорю сущую правду. Я убил Ивешку потому, что сам оказался в ловушке, потому что если не я, то тогда она убила бы меня.

— Ивешка никогда никого не убивала… за всю свою жизнь, — начал было говорить он, как последний дурак. Ведь это была та самая Ивешка, которая спасала полевых мышей. Когда же она была мертва, она убивала, Бог тому свидетель.

— Меня послала ее мать, — продолжал Черневог. — Такой ребенок, как она, имевший наследственность с обеих сторон, мог стать… очень сильным, со временем. Драга хотела, чтобы она умерла, после того, как не смогла забрать ее у отца. Драга пыталась убить ее еще вскоре после рождения. Я пытался удержать ее сердце, я пытался оградить ее от влияния отца, и ты знаешь, что случилось потом. И вот теперь мы здесь, в поисках ее, а она вынашивает ребенка, который, я чертовски надеюсь на это, все-таки твой.

— Но почему? — воскликнул Петр. — Чем может быть опасен ребенок?

Но тут он вспомнил о том, что говорил Саша: «Мать Ивешки была колдунья, ее отец тоже колдун, и она наследовала этот дар с обеих сторон…"

Саша говорил, что даже Черневог опасался ее…

Но сейчас он оставил вопрос Петра без ответа. Вместо этого Черневог хотел, чтобы Петр поскорее садился на лошадь, Черневог хотел, чтобы они отправлялись без лишних споров и промедлений. Петр закинул поводья на шею Волка и с болью подумал о том, что если Черневог лгал, то Петр был просто не состоянии проследить весь лабиринт движения его мыслей. Если Черневог лгал, эта ложь пугала Петра тем, что в конечном счете он и сам пропадет, как та сова, до которой Черневогу, по сути, не было никакого дела. Бог знает, чем все это кончится, если Ивешка на самом деле намеревалась бороться с Черневогом, а он так и оставался с ним с тех самых пор, как Саша бросил его, и теперь надеялся лишь на божью милость.

Он помог Черневогу устроиться сзади себя, и тут же почувствовал, словно лишился желудка, как только тот положил руку ему на плечо, используя его в качестве опоры: Петр так съехал набок, что даже Волк был вынужден качнуться и переставить ноги. Не сдержавшись, Петр сказал сквозь зубы:

— Сделай милость, отодвинься назад, убери руки и не посылай ко мне своих желаний.

— Все, в чем я нуждаюсь, это всего лишь твоя помощь.

— Черт побери, прекрати это! — закричал он, выравнивая дыханье, и напомнил самому себе о том, как он был вынужден в первый раз учить Сашу умению постоять за себя.

Он ощутил боль точно так же, как тогда, когда меч старика-боярина прошел сквозь него: в первый момент был только шок, и вид укорачивающегося клинка, исчезавшего в его собственном теле. Он не мог даже сообразить, что именно ударило его этой ночью, но чувствовал себя точно так же. Когда он получил тот удар, то боль появилась значительно позже, чем меч вошел в него. Возможно, так вышло потому, что он был обычным человеком, таким же бесчувственным, как пустая порода. Он похлопал Волка по шее, и сказал, когда тот тронулся с места:

— Извини, приятель.

И тут до него вновь дошел голос Черневога:

— Уверяю тебя, что с лошадью ничего не случиться. Я не причиню ей никакого вреда.

— А что ты скажешь насчет моей жены? — спросил Петр сквозь зубы. — И что ты скажешь по поводу Саши, черт побери?

Черневог ответил так же коротко:

— Все дело только во времени. Все, черт возьми, заключается только в нем!

Итак, Волк и все остальное, с чем бы не имел дело Черневог, все было подвластно ему.

Самому же себе Черневог сказал, что… волшебство все еще сопротивлялось ему.

«Позабудь про все желания, дорогая», — пыталась внушить ей Драга, «и не пытайся что-либо желать…

Что бы ты ни делала, радость моя, старайся быть подальновидней, не принимай ни одного решения, пока не поймешь, каковы его настоящие границы.

Отгони прочь случайные мысли, отгони прочь все лишнее. Это будет самым простым желанием, которое ты хоть когда-нибудь посылала. Оно должно быть простейшим».

— Иначе не будет будущего, дорогая. Ничего не будет, если ты будешь вот так сидеть до бесконечности.

Ивешка продолжала сидеть, опустив подбородок на поднятые колени, с отчаянием глядя в огонь, который Драга обычно оставляла на всю ночь.

Не желай ничего, пока не обретешь уверенность.

Но папа говорил… и эта мысль продолжала кружиться в ее голове. Папа говорил: «Только последний дурак может пожелать волшебства больше, чем ему было отпущено от рожденья…"

Папа был с ней на лодке, она искренне верила, что это был именно он, а не оборотень. Она думала и думала об этом, пока не запуталась в сомнениях. Папа не смог удержать ее от посещения этого места, папа умер, и его присутствие в этом мире было очень условным, но он все время ее путешествия оставался с ней и, изменившись после смерти, стал вновь тем самым человеком, которого она помнила в своем раннем детстве, все так же переживал за нее, следил за ней на реке, желал…

Желал, чтобы она побольше спала.

Но почему?

Почему он делал это? Чтобы пожелать счастья ей и ее ребенку, о котором она еще не знала?

Чтобы пожелать что-то против ее матери?

— Твой отец мертв, — сказала Драга, подбрасывая в огонь новые сучья, а вместе с ними и горсть сушеных трав, которые искрами взметнулись вверх, подхваченные тягой, уносясь в темноту вместе с красноватым дымом. — А мертвые редко говорят правду. Твой отец не хотел выпускать тебя из собственных рук. Тебе не следует иметь с ним никакого дела. Он может лишь использовать тебя как возможность вновь вернуться в этот мир. А может быть, он хочет использовать для этой цели твоего ребенка. Не думай о нем, забудь. Мертвых следует забыть. Поговорим лучше о более насущных делах.