Охота начинается - Аяна Грей

взгляды, полные отвращения, и оставили ее в темноте. Стало болезненно тихо, и мысли, которые поджидали своего часа в глубине сознания, теперь стали ее одолевать.

Ты не справилась.

Слова впивались в нее, как когти хищной птицы, раздирали ее, впиваясь все глубже, как бы сильно она ни старалась их отогнать. Они повисали в затхлом сыром воздухе, так что у нее раскалывалась голова каждый раз, когда они звучали в сознании. Она пыталась отогнать их, с трудом сглотнув, но они будто застряли в горле.

Ты не справилась. Ты всех подвела.

Их было никак не обойти, не избежать. Эти слова были правдой, и они накатывали на нее, будто прилив, разбивались о нее, как волны. Она не выполнила свою часть сделки. Мама и Джабир так и не обретут свободу. Адия погибнет.

Она обхватила колени, прижала их к груди и принялась раскачиваться взад-вперед, ощущая, как боль отдается в копчике, и перебирая планы один за другим. Каждый из них, словно птица, влетал в ее разум и тут же покидал его – слишком быстро, чтобы оказаться логичным, но она обдумывала их один за другим. Она может умолять Кухани о пощаде, просить о милосердии Шести. Но нет, что-то подсказывало ей, что старик догадается. Как только он посмотрит на нее, увидит в ее глазах тот же страх, он вспомнит, что видел ее в храме. Сейчас ей грозит тяжелое наказание, но оно станет десятикратно хуже, когда он все поймет. От него не стоит ждать милости. Она снова взглянула на крошечное зарешеченное окошко в метре с чем-то над ней. Достать до него непросто, но, может быть… Третья идея пробралась в ее ум, как ядовитая змея.

«Ты можешь убежать, – нашептывала она. – Используй сияние и выберись. Уходи и никогда не возвращайся».

Эта мысль свернулась в животе, от нее становилось тошно. Впрочем, она все равно понимала, что это невозможно. Она не может бросить маму и Джабира, которые будут расплачиваться за ее ошибки, или оставить Адию здесь после того, как обещала помочь ей. Она не могла помочь им и не могла их бросить – она не могла сделать ровным счетом ничего. Коффи медленно опустилась на каменный пол, позволяя знакомому холоду снова пропитать ее кости. С ним в ее тело проникало смирение. Она не знала, сколько прошло времени, когда снова услышала шаги. Кто-то шел настойчиво и твердо, и эхо отдавалось от каменных стен. Коффи села, как раз когда по другую сторону решетки появился силуэт.

– Коффи. – Голос, назвавший ее по имени, был знаком. – Ты здесь?

Она стиснула зубы, и в тот же момент что-то сжалось в груди. Это было странное чувство – счастье и злость одновременно. Экон вышел вперед, и факел, горевший в коридоре, осветил половину его лица, оставляя другую в тени. Короткая щетина, покрывавшая его подбородок раньше, исчезла. Он был начисто выбрит, и на нем была небесно-синяя туника Сынов Шести. Его лицо выражало нерешительность.

– Коффи, – прошептал он совсем тихо, так что слышала только она. – Коффи, мне так жаль. Я…

И тогда внутри что-то поднялось, какой-то жар. Он не был похож на приятное покалывание, которое она ощущала, призывая сияние, и в нем не было радости, которую она почувствовала, когда ее губы соприкоснулись с губами Экона тогда, в джунглях. С ее губ снова сорвались непрошеные слова:

– Ненавижу тебя.

Слова рассекли воздух, как клинок, и она увидела, как они оставили след на лице Экона. Он отшатнулся, в его глазах сверкнула боль, так что ей стало его почти жалко. Почти. Он опустил глаза, глядя на свои ноги, а его рот вытянулся в тонкую линию.

– Слушай, Коффи. Я понимаю, ты злишься на меня. Имеешь полное право. Но я…

– Все эти слова… – Коффи понадобилось собрать всю волю, чтобы не дать голосу задрожать. – Все они были ложью.

– Были. – Экон поднял взгляд, и хотя половина его лица по-прежнему была в тени, другая выражала мольбу. – Я хотел что-то сказать, хотел задержать их…

– Так почему не задержал?

Экон разглядывал свои руки, словно пытаясь найти слова, а потом заговорил:

– Долгое время стать Сыном Шести было моим единственным желанием. Только так я мог почтить свой род и память своего отца. Все, что я делал, каждое решение, которое я принимал, было ради этой цели. И сделку с тобой я тоже заключил ради этого. Мне было безразлично все остальное. Ты была средством для достижения цели.

Коффи вздрогнула, сама удивляясь тому, насколько больно было это слышать. Сделка, которую они заключили, казалась эпизодом из другой жизни, из времени «до» – до того, как Экон предал ее и наступило ужасное «потом».

– Но когда мы вошли в джунгли, – продолжал Экон, – все стало меняться. То, что мы увидели, пока были там, то, что мы делали… Я не ожидал такого. А потом я сам начал меняться, начал осознавать, что я, может, и хочу стать Сыном Шести, чтобы семья могла мной гордиться, но я хочу и кое- чего другого… – Он снова опустил взгляд. – Мне нужна была ты.

Коффи сглотнула.

– Затем ко мне пришел брат. И он заставил меня сомневаться. Меня будто тянуло в две стороны одновременно, я разрывался между чем-то прежним и чем-то новым. – Он снова посмотрел на нее: – Ты когда-нибудь ощущала подобное?

Коффи не ответила, она не хотела отвечать. Она и правда ощущала подобное, она постоянно разрывалась между противоположностями. Большую часть жизни она разрывалась между тем, чтобы следовать своему сердцу и своему разуму. Но потом именно Экон показал ей, что не обязательно поддаваться притяжению противоположностей. Именно он сказал ей, что она может выбрать и то и другое. Подняв глаза, она увидела, что Экон неотрывно смотрит на нее. Она не могла понять выражение его лица. Еще минута прошла в молчании, а потом он снова заговорил:

– Просто чтобы ты знала, я чувствую себя отвратительно. Мне никогда в жизни не было так плохо, и я знаю, что этого слишком мало. Я понимаю, что не могу просто попросить у тебя прощения, попросить, чтобы ты забыла, что я сделал.

Коффи не знала, сможет ли она вообще когда-нибудь простить и забыть.

– Но я собираюсь вытащить тебя отсюда, – с болью в голосе сказал он. – Я все исправлю.

– А как же Адия?

Экон напрягся и отвел взгляд, посмотрел в глубь коридора, а потом наклонился еще ближе к Коффи:

– Я потому и пришел. Теперь я знаю, кто на самом деле убивал горожан.

Коффи выпрямилась:

– Что?

– Это… – Экон помедлил, –