Иван Грозный. Сожженная Москва - Александр Тамоников

– А треба ныне-то? Завтра день будет. Утром холодного рассолу выпьете, похмелье в момент пройдет. А теперь за вас, гости дорогие!

Выпили и вконец захмелели.

– Как там дружина? – заплетающимся языком спросил Бордак.

– В порядке твоя дружина, – ответил атаман.

– Взглянуть бы надо.

– Твое право, помощник отведет в гостевой дом.

– Ратникам тоже вина дали?

– Немного.

– Не надо бы.

– А как же законы гостеприимства? Без того не можно.

– Ладно, пойдем посмотрим.

Бордак с Парфеновым и помощником атамана Степаном Воронком прошли в гостевой дом.

Там вовсю шла гульба, казаки принесли водки и закуски, приготовленной бабами.

– Это что значит, Лука? – подозвал к себе десятника Огнева Михайло.

– Это? – Десятник, тоже вельми захмелевший, обернулся назад. – Так это гулянка, боярин. Честное слово, отказывались, как могли, да и не можно нам, опричникам, особо в походе, но разве от казаков отвертишься? Стали обидные слова молвить, мол, слабы мы, тока и можем, что баб на Москве щупать, ну, и татар бить, а водки испить слабо, потому как и от медовухи валит. Пришлось доказывать, что и мы не хуже их.

– Доказали?

– Да, теперь казаки хвалят нас. Да я, гляжу, боярин, ты и сам под хмельком?

– Не тебе на то указывать.

– Извиняй, само вырвалось.

– Да ладно, Михайло, пусть, ничего же не изменишь, – толкнул Бордака Парфенов.

– Ладно на сегодня, – посмотрел тот на Осипа. – Но гляди, чтобы завтра и в дальнейшие дни дружина трезвой была.

– Не сомневайся, боярин, будет трезвой.

Бордак с Парфеновым ушли. Спать их уложили в отдельные комнаты.

Наутро у обоих раскалывались головы, мучила жажда. Пришел атаман с рассолом. Испили, полегчало малость.

– Внизу у входа в сени кадка с водой, умывайтесь. Потом поднимайтесь в горницу, – сказал атаман.

– Поначалу глянем на ратников.

– Ваше право.

Бордак с Парфеновым объявили сбор дружине, испив до того немало чашей рассола огуречного.

Опричники выглядели немного помятыми, но в целом готовые к бою.

Воевода довел до них строгий наказ, боле не пить без дозволения и находиться в станице, по-пустому не шляясь. После чего боярин и княжич прошли к атаману.

Егор Иванович сидел в горнице, в рубахе нараспашку.

Михайло и Парфенов сели напротив.

– Вчерась погуляли славно, атаман, ныне треба дела делать.

– Это разве погуляли? – усмехнулся Басов. – Гулять так неделю, две, да с игрищами, и так, чтобы казаки по дороге домой засыпали. А вчерась ерунда, размялись немного.

– Попрошу более не смущать моих ратников.

– Насилу мил не будешь, воевода, мы в рот никому не льем.

– И предлагать не след.

– Того запретить не могу. Казаки вольны делать то, что не запрещено уставом общины. Гостеприимство запретить не можно, но просьбу твою передам по станице. Давай о деле. Что надумали?

Бордак развернул карту:

– Отсюда мы ничего не прознаем, треба разместить людей ближе к дороге у Азова и к Перекопу. Подумай, возможно ли то?

– Разве есть что-то невозможное для нас, боярин, в наших-то землях? – взглянул на него атаман.

– Твои земли Северским Донцем ограничены.

– Это на Москве и в Крыму так считают, мы считаем по-другому. Все южные земли до Перекопа наши, но об этом ладно. Значится, хочешь выслать разведку, дабы смотреть за дорогой между Доном и Перекопом?

– Да.

– То возможно. За Донцом, между Муравским шляхом и Кальмиусской сакмой в десяти верстах от станицы строго на юг есть урочище Васильки на возвышенности. Давно брошенное селение. На моей памяти там уже не было людей. В урочище в основном землянки, те сохранились и по сей день, рядом исток реки Кальмиус. Если туда посадить дозор, человек шесть с харчем, воды хватит, то с возвышенности будет видна дорога, что используют ногаи, идя к Перекопу. А западнее имеется урочище Айкул, у него холмы, с коих за самой крепостью крымчаков смотреть можно.

– А ну отметь на карте, где эти урочища? – попросил Бордак.

Атаман поглядел на карту, ткнул пальцем:

– Тута.

Парфенов сделал отметку, но Басов заметил:

– Да то не треба, отметки всякие делать, тут треба местность знать. По карте не то что в урочища, и к шляхам не выйдешь или выйдешь, поплутав по степи, что грозит неминуемой сшибкой с крымчаками.

– И что предлагаешь?

– Я дам вам казака, он приведет и к Василькам, и к Айкулу.

– Вот за это тебе спасибо!

– Да за что, одно дело у нас, не давать крымчакам города, села да деревни русские разорять.

– Ну, с нашими силами того не добиться, а вот прознать, когда, куда и как двинется орда Девлет-Гирея, вполне можно, дабы предупредить царя и перекрыть те дороги.

– Когда думаешь людей к Василькам и Айкулу посылать? – спросил атаман.

– Да ныне и выслал бы вечером, дабы к утру завтрашнего дня уже смотрели бы за дорогой и крепостью.

– Добре! – кивнул Басов и позвал: – Степан!

Тут же появился помощник, по виду которого можно было определить, что он с утра приложился не к одной чарке.

– Ты пьяный, что ли?

– Да ты что, Егор Иванович, али пьяным меня никогда не видел?

– Ну да, перепив, ты буйный. Драться лезешь.

– Есть такое дело. Но пьяного казнить не можно, так как не разумеет он, что творит.

– Казнить не можно, а вот кнута дать треба. Но ладно. Позови-ка ко мне Фадея Хохла, он-то хоть трезвый?

– Трезвый, с утра с бабой своей ругается, она же у него бойкая, за словом в карман не полезет.

– Наказывать за то треба. Зови Хохла!

– Слушаюсь.

Вскоре помощник атамана привел казака.

– Что ж ты, Фадей, с бабой своей управиться не можешь? – спросил Басов.

– Да разве это баба, Егор Иванович? Это басурман какой-то, даже хуже. Не дает проходу казаку. Злоба ее взяла, что вчерась други домой принесли, и начала с утра скандалить. Чего молвила, того и не передашь другим.

– Пошто дал слабину ей? Жена должна во всем слухать своего мужа.

– Да она слухает, когда я трезвый, но казаку не можно всегда быть трезвым.

– Ты не позорься, Фадей, а то казаки засмеют.

– Прибью эту стерву! Вот попадет под горячую руку, и прибью! Али выгоню, пущай к своим батюшке и матушке на деревню едет. Детей нам Бог не дал, имею право.