Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко

желания поиздеваться над самостоятельностью сыновей.

— Ходишь? — встретил он мастерового, ложась на деревянную кровать, где лежала старуха. — Зарабатываешь каторгу, как Матвей?

Для Анатолия такая встреча не была новостью. Он как только увидел отца на пороге, сейчас же сделался пасмурней сентябрьской ночи. Ясно было, что старик, пользуясь отсутствием Ильи, захочет его пилить.

— А тебе что, стало даже каторги жалко для таких, как Матвей?

— И жалко! Церемонятся с вами больно много. Не умеют одним разом вывести. Думают, что милостью что-нибудь сделают, допустили до того, что арестантюгами все заделались.

— Арестантюгами, да не дармоедами!

— Молчи, брандахлыст. Отец на своем веку поработал уже... И царю послужил верой и правдой, и людям пользу приносил и приносит. Вы только не понимаете этого.

— Ну и довольно, что послужил. Будь доволен тем, что пустотрепов еще много на свете.

— Пустотре-пов! Работник! Увидим, как таких работников погонят, куда Макар телят не гонял.

— Увидим, если тебе этого хочется. Оте-ец!

— Молчи, молокосос, не перечь, думаешь по доброй воле отец жрет ваш кусок хлеба? Эх, сынки!

В этих словах старика послышалась жалоба на собственную нелепую жизнь. Не мог не понимать старый. Сабинин, что он живет на средства сыновей, но то обстоятельство, что он, уже много поживший и кряжисто установившийся человек, должен был сделать первый шаг для того, чтобы установилось понимание с вызывавшими уважение крепышами сыновьями, заставляло его только еще больше задирать и нападать на детей, что увеличивало раздражение во всей семье.

Во время перебранки повернулся на полу и захныкал, выражая недовольство, Сенька, а затем проснулась на кровати и Николаевна.

Умевшая уговаривать мужа, женщина тряхнула его за ткань рубахи.

— Ну, индюк, распиликался! Ложись уже спать, оставь в покое парня, связался, как жук с катяхом...

Анатолий забился на матрац рядом с Сенькой и стал ждать брата. Он с тоской думал, что если он с Ильей не устроятся на особой квартире, то лучше бы уж ему попасть в тюрьму. Там и то легче было бы, чем постоянно грызться или смотреть, как отец убегает из дому, когда его осаживает угрозой пустить в ход кулаки Илья, с которым старик считался больше.

Прежде чем заснуть, Анатолий долго лежал, ворочаясь и ожидая брата. В голове у него мелькали мысли о Матвее, сегодняшнем свидании в роще и затем он стал думать о Кларе Айзман, которую ему предстояло познакомить с работницами.

* *

*

Клара Айзман решилась. Три года она занималась самообразованием в хорошо подобранном кружке учащихся. Наблюдая деятельность брата, она долго взвешивала, как поступить ей самой. Наконец, почувствовав, что пропагандистов в организации не прибывает, а волны движения поднимаются, она решила обратиться к брату.

— Сеня, — сказала она ему однажды, — тебя скоро арестуют...

Мягко усмехающийся Семен, у которого обнаружилась болезнь сердца, отчего у него стали появляться мешки под глазами, посмотрел на сестру.

Он, поздно возвратившись с района, расположился за столом есть свое мясо и помидоры, которые ему положила на столик сестра, прислонившаяся к стене.

— Скоро уже и арестовывать перестанут, Клара, видишь, что арестовывали — арестовывали, а социал-демократическая крамола, несмотря на это, завелась под самым носом у жандармов. Листки „к гражданам“ настоящую панику вызвали. Домовладельцы испугались, идут к жандармам с изъявлением своих верноподаннических чувств, мол, мы тут не при чем, а тем без них тошно так, что не только смотреть на верноподданных ослов, а они и себе места не находят...

— Вот на листках „к гражданам“ ты и можешь провалиться, потому что ты с ними суетился неделю под ряд, так что половине города догадаться о том, откуда они идут, ничего не стоит...

— Все равно от своей очереди не уйдешь, — усмехнулся Семен.

— Да, но ты бы немного сократился недели на две, а ты вместо того еще к картонажницам визиты ежедневно стал делать... Ты не замечаешь, Сеня, что я теперь тебе могла бы помочь и кое-где заменить тебя...

— Кларочка! — с радостным изумлением воскликнул слесарь, оторвавшись от еды. — Почему же ты раньше этого не говорила. Ты решила работать?

Клара, стоявшая возле косяка дверей, со вздохом кивнула головой и сделала несколько шагов по комнате.

— Эх, времячко! — воскликнул, вставая из-за стола, радостно юноша. — Не знает за границей Центральный Комитет, что у нас делается, Клара. Ты думаешь, что если ты будешь работать, то мне уже и делать нечего будет? Эх, граченок мой чернокрылый, — работы, брат, теперь!.. Э-х-э!

И Семен с радостными глазами обнял сестру.

— Хорошее наступает времячко!

— Что же ты мне советуешь делать?

— Ты, брат, Клара, как будто кто тебе наворожил... Сейчас по горло нужен кто-нибудь, чтобы вести занятия

с папиросницами на табачной фабрике. Пойдешь накачивать их?

— Боюсь только, Сеня, что не совсем с ними управлюсь...

— А ты о чем будешь им говорить? О том как наши доисторические предки копали сначала палкой, а потом стали копать ковырялкой, или сумеешь рассказать им о том, за что нам сейчас накладывают по мордасам и почему женщины работницы не имеют приданного, чтобы выйти замуж?

— Я Бебеля читала. Некоторые главы из „Женщины" могу не только воспроизвести, но и варьировать их, как захочу. Другого материала у меня тоже хватит...

— Ну, чего же тебе бояться? Такую пропагандистку, можно сказать, наши организаторы на руках будут носить с фабрики на фабрику. Великолепно! А что касается до моего ареста, то знаю...

И Семен пропел:

Кто-то мне судьбу предскажет

И какой — городовой

В одиночку путь укажет

И отправит на спокой...

Прервав пение он добавил:

— Завтра или послезавтра обделываю это дело и на днях ты дебютируешь в роли социал-демократической Сони Перовской.

— Сразу Перовская. Далеко нашей наседке до кукушки.

— Не далеко тому, кто открыл свою душу революции и идет в нее всем своим существом. Я ведь тебя, Кларочка, знаю. Какие у тебя еще мечты? Никаких! Может быть замуж не пойдешь даже, никакой франт тебя не полюбит. Но любить тебя будут за преданность революции. И я твой первый, самый горячий поклонник. Дай лобик, Клара. Ура, родная!

Семен нежно поцеловал сестру.

Клара, довольная настроением брата, тихо улыбнулась, ответила ему поцелуем и сказала:

— Ну, увидим, Сеня, что будет из нас... Хорошо, что и сейчас-то мы счастливее миллионов других людей. Покойной ночи.

— Покойной ночи!

Клара ушла