Украденный трон - Дэвид Гейдер

На сторону мятежников переходили уже и банны. Вчера таких было двое — старики, которые даже не присутствовали на собрании в Гварене. Два дня назад к Мэрику явился — что самое невероятное — орлесианец, молодой человек, который впал в немилость у узурпатора и умолял о том, чтобы, если он присоединится к мятежникам, ему оставили пожалованные Мегреном земли. Он даже обещал жениться на ферелденке и сменить имя. Прежние хозяева его нынешних владений были давным-давно казнены — все до последнего младенца, — и все же Мэрик пока что не знал, какое принять решение.

Мятеж переживал стремительный, на удивление стремительный подъем. Мэрик напоминал себе, что если разгром при Западном Холме чему и научил его, так это тому, что таким же стремительным может оказаться падение. И все же на этот раз все было по-другому. Впервые, сколько он себя помнил, мятежники стали реальной силой. Отрицать это было невозможно.

Снаружи, за стенами церкви, раскатился далекий звон колокола.

Стало быть, ждать осталось недолго. Пламя жаровни омывало мягким сиянием возвышавшуюся над Мэриком статую, но все прочее тонуло в темноте. Принцу подумалось, что эта темнота придает окружающей обстановке безмятежность. Мраморная Андрасте милостиво взирала, сложив ладони в безмолвной молитве к Создателю.

Такое изображение Андрасте было самым распространенным — пророчица, невеста Создателя, кроткая спасительница. Будь это изваяние ближе к истине, она сжимала бы в руке меч. Церковь предпочитала не привлекать внимания к тому факту, что пророчица на деле была завоевательницей, что ее речи вдохновили варварские орды на вторжение в цивилизованный мир и что вся ее жизнь прошла на поле боя. Вряд ли Андрасте когда-нибудь отличалась особой кротостью.

И ведь ее тоже предали, верно? Маферат, предводитель варваров, со временем стал тяготиться своей ролью второго мужа после Создателя. Чем больше стран он покорял, тем больше восторгов и поклонения доставалось Андрасте, а Маферат желал славы для самого себя. Поэтому он продал свою жену магистрам, и ее сожгли на костре, а имя Маферата стало символом предательства. То было древнейшее предание Тедаса, которое Церковь снова и снова рассказывала людям на протяжении многих веков.

«Интересно, — подумал Мэрик, — можно ли сказать, что Андрасте в конце концов одержала победу, даже если она закончила свою жизнь на костре?» Вот только сам он почему-то больше чувствовал себя Мафератом. От этой мысли во рту у него стало горько.

Звук шагов по каменным ступеням отвлек Мэрика от размышлений. Пришли. Медленно повернувшись, он смотрел, как люди один за другим входили в церковь. За спиной у Мэрика ярко пыла жаровня, а это значило, что вошедшие видят только его силуэт, и это было хорошо, поскольку Мэрик не хотел, чтобы эти люди разглядели его лицо.

Первым шел банн Сеорлик. У него хватило благовоспитанности принять неловкий вид и опустить глаза долу. Остальные четверо, которые шли за Сеорликом, тоже были знакомы Мэрику. Хотя в последний раз он видел всех этих людей ночью, в темноте леса, он хорошо, даже слишком хорошо запомнил их лица. Именно эти люди предали его мать. Они заманили ее на встречу, пообещав союз против узурпатора, а затем хладнокровно убили.

Все пятеро, шаркая ногами о камень, вошли и остановились перед алтарем, старательно избегая смотреть в глаза Мэрику. К алтарю вело несколько каменных ступеней, и принц возвышался над пришедшими. Это хорошо, подумал он. Пусть так и стоят в тишине под его взглядом. Пусть видят, что на них смотрит и Андрасте, пусть гадают, молится она за то, чтобы они получили прощение, или же за упокой их душ.

По лысой макушке Сеорлика скатилась крупная капля пота. Никто не произнес ни слова.

Минуту спустя в церковь уверенным шагом вошел Логэйн, и дверь закрылась. Остановившись на пороге, юноша кивнул Мэрику, и тот ответил коротким кивком. Напряжение, которое возникло в их отношениях, сейчас было совершенно незаметно, но принц знал, что оно никуда не делось. С того дня, как мятежная армия покинула Гварен, они с Логэйном едва обменялись десятком слов, и это, вероятно, было к лучшему. Мэрик не знал, о чем говорить. В глубине души ему очень хотелось вернуться к легкомысленной болтовне, которая так забавляла их обоих и которую теперь сменило холодное молчание. Опять же в глубине души Мэрик прекрасно понимал, что этому не бывать. И то, как Логэйн каменел и замолкал всякий раз, когда рядом оказывалась Роуэн, и то, как усердно он избегал их обоих, яснее слов говорило, что та ночь, когда умерла Катриэль, что-то изменила между ними. Возможно, навсегда.

Значит, так тому и быть. Когда больше ничего не поделать, остается делать то, что нужно.

— Господа, — ледяным тоном приветствовал Мэрик вошедших.

Все пятеро отвесили низкий поклон.

— Принц Мэрик, — любезно отозвался банн Сеорлик.

Взгляд его заметался, лихорадочно обшаривая темноту позади алтаря. «Может быть, он высматривал стражу? Пусть высматривает, — подумал Мэрик, — все равно никого не обнаружит».

— Должен признаться, — продолжал Сеорлик, — все мы были крайне удивлены, когда получили ваше предложение.

— Вы пришли сюда, стало быть, по крайней мере, готовы его обсудить.

— Разумеется, готовы, — услужливо улыбнулся бани Сеорлик. — Нелегко, в конце концов, безучастно смотреть на то, как орлесианцы жиреют на богатствах Ферелдена. Все мы страдаем, живя под пятой узурпатора, восседающего на троне нашей страны.

Мэрик презрительно фыркнул:

— Ну, вы-то, положим, не страдали.

— Мы вынуждены были делать все для того, чтобы выжить. — У Сеорлика все-таки хватило ума при этих словах опустить взгляд. В конце концов, «делать все для того, чтобы выжить», для него означало убить мать Мэрика.

Принц в упор глядел на банна, стараясь не потерять самообладания. Это было нелегко.

Один из спутников банна Сеорлика — самый младший из пятерых — выступил вперед. У него были курчавые черные волосы, щегольская бородка клинышком и смугловатая кожа — напоминание о том, что его мать была ривейнка. Банн Кейр — вспомнил Мэрик. Лицо именно этого человека запомнилось ему хуже прочих, но все сведения, полученные Мэриком, подтверждали, что в ту самую ночь банн Кейр, как и его сообщники, был в лесу.

— Милорд, — учтиво проговорил банн Кейр, — вы попросили нас поддержать ваше дело, пополнить вашу армию нашими солдатами, которые сейчас служат в войске узурпатора, и все это в обмен на ваше прощение. — Он быстро переглянулся с банном Сеорликом и, вновь обращаясь к Мэрику, так же гладко продолжал: — Прощение — и только? Наши силы, в конце концов, весьма значительны. То, что вы предлагаете нам покинуть узурпатора исключительно ради вашего… благоволения, подразумевает, что ваше положение должно быть прочнее, чем есть на самом деле.

Надо отдать ему должное, говорил он гладко и убедительно. У банна Сеорлика был недовольный вид, и Мэрик подозревал, что его молодой спутник перешел к сути быстрее, чем того хотелось бы Сеорлику. Впрочем, трое пожилых аристократов потупили глаза с таким видом, что было совершенно ясно: они целиком поддерживают банна Кейра. Одного прощения им мало.