Хранительница тайн - Кейт Мортон

– Лорел?

Старческий голос был слабый, как струйка дыма.

Лорел отложила открытку, уперлась локтями в край матраса и взяла мамину руку.

– Я здесь, мамочка.

Дороти улыбнулась и заморгала, силясь разглядеть старшую дочь.

– Ты здесь, – повторила она. – Мне казалось, я слышала… Ты вроде бы сказала…

Спроси меня снова, когда подрастешь. Лорел чувствовала, что стоит над пропастью. Она всегда верила в переломные мгновения, и сейчас такое настало.

– Я спрашивала о человеке, с которым ты дружила в Лондоне во время войны.

– Джимми. – Имя сорвалось с маминых губ, и сразу на лице проступила паника. – Он… Я не…

Казалось, мама сейчас заплачет, и Лорел поспешила ее утешить.

– Не Джимми, мам. Я спрашивала о Вивьен.

Может быть, Дороти различила нотку отчаяния в голосе старшей дочери, потому что она печально вздохнула и выговорила:

– Вивьен… была слабая… Жертва…

У Лорел по спине побежали мурашки. Вивьен была жертва. Жертва Дороти. Это походило на признание.

– Что случилось с Вивьен, мам?

– Генри был чудовище…

– Генри Дженкинс?

– Он избивал…

Дороти крепко стиснула руку Лорел, старческие пальцы дрожали.

У Лорел кровь горячо прихлынула к щекам. Все вопросы, которые она задавала себе, читая дневники Кэти Эллис, разом получили ответ. Вивьен не была ни больной, ни бесплодной – она вышла замуж за изверга. За человека, который жестоко избивал жену и обворожительно улыбался остальному миру, а когда она по многу дней отлеживалась после побоев, нес у ее постели неусыпную стражу.

– Это была тайна. Никто не знал…

Не совсем так. Кэти Эллис знала. Ее эзоповы слова про здоровье, тревога из-за дружбы Вивьен и Джимми, письмо, которое она собиралась ему написать. Кэти боялась, что Вивьен навлечет на себя гнев мужа. Не потому ли она советовала младшей подруге держаться подальше от больницы доктора Томалина? Может быть, Генри ревновал жену и к врачу тоже?

– Генри… я испугалась…

Лорел взглянула на бледное лицо матери. Кэти была подругой Вивьен – понятно, что та доверяла ей свои мрачные семейные тайны, но откуда их знает мама? Может быть, агрессивность Генри выплеснулась на кого-то кроме жены? Не это ли разрушило планы влюбленной пары?

И внезапно Лорел осенила страшная мысль. Генри убил Джимми. Узнал про его дружбу с Вивьен и устранил человека, которого считал соперником. Вот почему мама не вышла за свою первую любовь. Ответы приходили один за другим, словно сыпались составленные в ряд костяшки домино: вот откуда мама знает про жестокость Генри, вот почему она его испугалась!

– Так вот причина, – быстро сказала Лорел. – Ты убила Генри за то, что он сделал с Джимми.

Ответ прозвучал так тихо, что мог быть трепетом ночной бабочки, влетевшей в открытое окно на свет лампы. Однако Лорел его услышала.

«Да». Одно-единственное слово, но для нее оно прозвучало музыкой. В двух буквах таился ответ на вопрос всей жизни.

– Когда он пришел сюда, в «Зеленый лог», ты думала, он тебя убьет за то, что все пошло не так и Вивьен погибла.

– Да.

– И ты испугалась за Джерри?

– Он пообещал… – Мама на мгновение открыла глаза и крепче стиснула руку дочери. – Он пообещал уничтожить все, что я люблю…

– Ой, мам.

– В точности как… в точности как я поступила с ним.

Мама обессиленно разжала пальцы. Лорел готова была разрыдаться от непомерного облегчения. Наконец-то, после нескольких недель лихорадочных изысканий, после долгих лет мучительного неведения, все объяснилось: и угроза, которую она ощутила, когда человек в черной шляпе показался на дороге, и мамино последующее молчание.

Дороти Николсон убила Генри, когда тот в шестьдесят первом году явился к ним на ферму, потому что он был неуправляемым чудовищем. Генри Дженкинс избивал свою жену, убил возлюбленного Дороти, двадцать лет искал ее саму, чтобы отомстить, а найдя, пообещал уничтожить всех, кого она любит.

– Лорел…

– Да, мам?

Однако Дороти ничего больше не сказала. Ее губы беззвучно шевелились. Наверное, она искала в пыльных уголках памяти потерянные ниточки и не могла найти.

– Все хорошо, мам. – Лорел погладила ее по лбу. – Теперь все хорошо.

Она поправила простыню и некоторое время смотрела на Дороти. Та снова заснула, мирным, спокойным сном. Лорел внезапно поняла: все эти лихорадочные копания в прошлом имели одну цель. Она во что бы то ни стало должна была себе доказать: ее счастливая семья, ее детство, та безграничная любовь, с которой смотрели друг на друга мама и папа – не ложь. И теперь она в этом убедилась.

В груди защемило от нежности, восхищения и, наконец, готовности принять все, что произошло.

– Я люблю тебя, мама, – прошептала она на ухо Дороти и почувствовала в этот миг, что долгий путь поисков завершен. – И я тебе все простила.

Из кухни долетел голос Айрис – та, как всегда, чем-то громко возмущалась. Лорел вдруг отчаянно захотела пойти к брату и сестрам. Она еще раз подоткнула край простыни и поцеловала маму в лоб.

Благодарственная открытка по-прежнему лежала в кресле, и Лорел взяла ее, чтобы отнести в спальню. Мысленно она была уже внизу и наливала себе чай, так что не могла потом сказать, почему вдруг заметила черные волнистые линии на конверте.

Но она их заметила и замерла на полушаге, потом подошла к лампе, надела очки и поднесла конверт к глазам.

В следующее мгновение Лорел медленно улыбнулась, не понимая, отчего не видела этого раньше.

Она так сосредоточилась на марке, что чуть не пропустила главную подсказку, которая все время была прямо под носом. Штемпель за десятилетия выцвел, но на нем по-прежнему читалась дата – «3 июня 1953», а, главное, название места, откуда пришло письмо: Кенсингтон, Лондон.

Лорел вновь глянула на спящую маму. Именно там Дороти жила во время войны, в доме на Кемпден-гроув. Но кто и почему десятью годами позже послал оттуда благодарственную открытку?

Лондон, 23 мая 1941 года

Вивьен глянула на часики, затем на дверь кафе и, наконец, на улицу. Джимми сказал «в два», а была уже половина третьего. Возможно, у него что-нибудь случилось на работе или с отцом, но Вивьен в это не верила. Он так настойчиво просил о встрече и передал свою просьбу так изобретательно, что просто не мог задержаться из-за пустяка. Она закусила нижнюю губу и вновь посмотрела на часики. Затем перевела взгляд на полную чашку, которую налила себе пятнадцать минут назад, на выщербленное блюдце, на высыхающий кончик чайной ложки. Еще раз поглядела на улицу, не увидела никого знакомого и пониже надвинула шляпку, пряча лицо.