Путеводная звезда. Том 3 - Сергей Извольский

Вынырнул из темноты забвения.

И перед глазами стоит последнее оставшееся воспоминание — еще яркое, живое. Каюта яхты в остановившемся мгновении времени, уютный диван, с которого я наблюдаю как самый первый я — тридцатипятилетний Артур Волков (в версии старого мира), в остановившемся времени застыл с гримасой боли на лице, а неподалеку так же замерли Вика и Света, которые бросились к нему. Все трое замерли в позах, в которых их застало остановившееся время — в позах, которые в реальности принять и держать просто нереально. И, как организатор подобного зрелища — архидемон Астерот, который устроился напротив меня.

Дословно помню наш диалог, который — по ощущениям, состоялся только что. Который состоялся и закончился несколько секунд назад, а сказанные слова еще эхом звучат в ушах.

— Ты готов к ожиданию в забвении? — улыбается Князь Тьмы.

— Да мне то все равно, промелькнет ведь как один миг.

— Я восхищен, — качает головой архидемон.

— Да я сам… удивляюсь. Поехали, чего тянуть?

— Поехали.

— Поехали, — эхом повторяет Астерот, и его слова еще звучат эхом у меня в ушах. Кивнув мне на прощание, он только что артистичным жестом щелкнул пальцами — я и щелчок этот словно наяву слышу.

— Массимо? — тихий шепот раздался совсем рядом. — Массимо, это ты?

«Так точно», — беззвучно, практически не открывая рта, больше даже мысленно произнес я.

Николетта сразу же обхватила мою руку и заплакала, уткнувшись в плечо. Странное ощущение — я чувствую ее прикосновения, но в то же время тело как чужое, как будто деревянное. Я в нем словно гость.

Внутри колыхнулось беспокойство, и я — усилием, открыл глаза. Впрочем, как открыл, так сразу же и закрыл — чувствуя, как потекли слезы от яркого света. Рядом моментально возникла некоторое суета, несколько фигур засуетилось, свет приглушили, и я вновь, со второго раза, смог открыть глаза. Уже нормально осматриваясь по сторонам.

— Как ты себя чувствуешь?

— Яф… Яф…

Язык не слушался.

— Это нормально, все в порядке вещей. Твое сознание возрождено из полностью цифрового носителя, и у тебя нет связи с астральной проекцией, ты не можешь сразу стать прежним. Скорее всего, ты не сможешь вернуть себе и дар владения. И еще тебе придется заново научиться ходить. Но мы же справимся, верно?

Николетта… просто чудо. Вывалила сразу все, чтобы не мучил себя неопределенностью — мысленно усмехнулся я. Николетта, судя по виду, мои мысли определенно услышала, моментально смутилась и покраснела. После обернулась, и идущим вразрез с ее смущением по-настоящему властным жестом отправила мельтешащих ассистентов прочь. Молчаливые фигуры тут же исчезли, как не было.

Глубоко вздохнув и выдохнув, сжав руку Николетты, я попробовал снова заговорить.

— Я… в… пооа-а-арятке.

Каждый звук требовал серьезного усилия. Как и остальное тело, язык словно не мой, чужой, и его сложно заставить делать то, что мне нужно.

При всем этом, на контрасте, ясность сознания полная.

Я чувствовал себя сейчас так, словно напился безо всякой меры алкоголя, который влияет только на координацию движений, но не на сознание. И еще отлежал себе сразу все тело.

Вздохнув, я попробовал снова.

— Я… в… порядке, — в этот раз получилось уже лучше.

— Я же говорила, у нас… у тебя, все получится, — сквозь слезы сообщила мне Николетта.

Несмотря на то, что я озвучил, что со мной все в порядке, со мной явно было все не в порядке. И то, что я не чувствовал собственное тело, полноценно не чувствовал, это не самое страшное. Тем более что под кожей я уже ощущал легкое покалывание — да, совсем скоро оно перейдет в непереносимую боль, от которой можно взвыть, но это дело терпимое. Ради возвращения чувствительности и вообще человеческих возможностей можно и потерпеть.

Самым неприятным в этой истории было то, что я не чувствовал Николетту.

Не чувствовал ее эмоции. А значит, как она и сказала, после воскрешения с помощью цифрового блока сохранения личности возможность владеть даром я действительно потерял.

Да и… непринципиально, в общем-то.

— Главное что живой, — в ответ на мои мысли негромко шепнула Николетта.

Да и правда. Главное что живой.

«Неприятность эту, мы переживем», — с интонациями кота Леопольда напел внутренний голос.

Озвучивая отношение и к потерянным способностям дара владения, и к надвигающейся боли возвращения чувствительности. Вот это, кстати, оказалось не так сложно. Мое тело просто было совершенно новым, созданном с помощью техники, а не магии — как в случае моего первого возрождения. Его просто напечатали в 3D-принтере, используя как основу блок сохранения сознания.

И после того как чувствительность вернулась, не сразу, но постепенно с помощью Николетты я поднялся. И насчет того, что «заново учиться ходить» — в прогнозах не ошиблись. Только научился я быстро. И вместе с Николеттой — она меня поддерживала, а я шел на своих ногах как на прямых ходулях, мы пересекли кабинет и добрались до окна.

— Это мы где? — поинтересовался я, наблюдая панораму за окном.

— В башне Некромикона, Занзибар.

— Я понял, что в башне. Что за кабинет?

— Сто семнадцатый этаж.

— Управленческий?

— Да.

— Самый-самый, выше только горы?

— Да.

— То есть мы здесь… типа главные?

— Ты здесь. Главный.

— Мм. Ясно, — кивнул я.

Хотя, конечно же, ничего мне пока не было ясно.

— Это долгая история, и я, и не только я, готова тебе ее рассказать.

— Долго меня не было?

— Относительно обычного течение времени, тебя не было около полгода, — глядя в пол, произнесла Николетта. — Относительно же того, как я тебя ждала, тебя не было целую вечность, — подняла она взгляд, глядя мне теперь прямо в глаза.

Ее эмоций я не чувствовал, но у нее на лице все и так написано — поэтому, чтобы сильно не травмировать ожиданием ответа, просто обнял ее и поцеловал. Она же, от избытка чувств, просто запрыгнула на меня, обвив в поясе бедрами. Забывшись — совсем забыв о том, что я сейчас грацией и возможностями лишь ненамного превосхожу кривую вешалку на колесиках. Так что хорошо, что рядом оказался диван, на который мы рухнули.

И через пару минут, когда во время поцелуев уже начала ощущаться нехватка воздуха, я отстранился. Николетта же снова не выдержала и расплакалась, спрятав лицо у меня на плече — только в это раз это уже были самые настоящие слезы радости.

Так мы и лежали на диване, обнявшись, очень долго. И очень нескоро я поднялся, отпустив счастливую Николетту.