Ученица чародея - Галина Манукян

Пока служанка завязывала холщовые тесемки кринолина на моей талии, затем нанизывала на меня нижние юбки с накрахмаленными кружевами, я пыталась отдышаться. Но голова закружилась снова, едва надели шелковое платье. Расшитый лиф лимонного цвета слишком тесно сдавил грудь. Взбитые буфами рукава с металлическими вставками затрудняли движения.

Взглянув на декольте, донельзя оголявшее мои плечи, графиня поморщилась и щелкнула пальцами. Камеристка тотчас поднесла массивную шкатулку. Старая дама нехотя выудила из нее тяжелые серьги и колье с пятью темными, как южное небо, сапфирами. Затем на мою голову водрузили высокий напудренный парик на проволочном каркасе и диадему. Теперь металла на мне было не меньше, чем на рыцаре в старые времена. Конь бы прогнулся. Говорите, у дворянок жизнь легче? Бёф, попробовали бы вы потаскать все это на себе! Но красота требует жертв, и сегодня она была особенно кровожадна.

Наконец, вместе с мадам я села в карету, тяжелая и неповоротливая, будто вавилонская башня. Ах, святая Клотильда, может, графиня права, и я рождена не для этого? Но стоило взглянуть на желчное лицо благодетельницы, как отчаянно захотелось пленить высшее общество и стать богиней грации и этикета. Исключительно назло. В конце концов, справилась же я с целой армией савойских гвардейцев, сбежала от инквизиторов и отправила демона обратно к чертям собачьим. Неужто роль напудренной куклы мне не по плечу?

Я распрямила плечи и горделиво улыбнулась. О, нет, вы меня еще не знаете!

* * *

Отель д’Альбрэ на улице Фран-Буржуа блистал позолотой и пламенем свечей в высоких канделябрах. Ковры, картины во всю стену на античные сюжеты, восточные вазы, сверкающие хрусталем люстры были ничуть не роскошнее, чем в особняке мадам де Клермон. И, кажется, я уже начала привыкать к подобной пышности.

Мажордом объявил наши имена, и я предстала перед парой дюжин незнакомых персон в шелках и драгоценностях. Склонившись в глубоком реверансе, я трепетала, будто перед первым причастием, и благодарила судьбу за то, что в салоне бывшей фаворитки короля не собралось столько же приглашенных, как на балу в Версале.

Мы прошли в гостиную залу. Щедро одаривая улыбками дам и кавалеров, я не забывала изучать цветные облака над их головами. Сумеречные, охряные, желтые, бурые, болотные и совсем мало светлых – ничего примечательного.

Ко мне присматривались с любопытством. Оно возросло вдвое, едва мадам де Ментенон, взяла меня под руку и подвела к хозяйке – немолодой, но еще привлекательной маркизе д’Эдикур.

– Ах, милочка, располагайтесь без стеснений, – томно сказала та. – Это будет чудесный суаре! Надеюсь, вам понравится выступление музыкантов и наше скромное общество. К тому же сегодня у меня самые необычные гости…

Маркиза стрельнула глазами на мадам де Ментенон, и я решила, что та имеет в виду супругу Его Величества. Но маркиза протянула руку со сложенным веером и восторженно проговорила кому-то за моей спиной:

– О, граф, вот и вы! Как я счастлива, что вы почтили посещением мой салон.

Мажором запоздало объявил:

– Граф Салтыков.

Мне в спину подул сильный, пронизанный солнечным теплом ветер. В зале стало мгновенно светлее. А рубин, спрятанный в складках моей юбки, будто ожил. Потеплел, завибрировал. Я в волнении обернулась.

В дверях под эмблемой из сплетенных королевских лилий стоял невысокий человек средних лет. Отнюдь не красавец, но было что-то необъяснимо приятное в его лице – живые карие глаза, открытая улыбка, чистый высокий лоб. На пряжках туфель, в ухе и на каждом пальце сверкали бриллианты.

Я забыла обо всех правилах этикета, раскрыв рот. Меня поразило не обилие бриллиантов, а нечто иное: подобного золотого сияния не излучал ни один человек в мире! У незнакомца не было нимба, как у святых в храме, или цветного облака над головой, как у обычных людей. Все его тело мерцало золотом, теплым, невероятным. Хотелось подойти ближе, прочувствовать это тепло, впитать его в себя или даже раствориться. Человек ли он?

– Позвольте представить, – с благоговением произнесла мадам д’Эдикур, – мой долгожданный русский гость – граф Салтыков!

Незнакомец поклонился с большим достоинством.

«Русский?» – изумилась я. А хоть бы и мавр! Сомнений не было – это он, тот самый таинственный алхимик! Я подалась вперед, но противная девица с бархатной мушкой на щеке оттеснила меня. И тут графиня де Клермон нависла над ухом.

– Абели Мадлен, извольте вести себя, как подобает, а не как торговка в мясной лавке! – шикнула она.

– Странно, откуда вы столько знаете о лавках? О хлеве? Наведываетесь инкогнито? Тянет? – огрызнулась я.

– Я припомню тебе это, неблагодарная девчонка, – прошипела графиня, но убралась восвояси.

* * *

Дамы всех возрастов слетелись к незнакомцу, как мотыльки к лампаде. Послышались ахи, вздохи.

– Позвольте, у вас есть скрипка? – совершенно без акцента произнес русский граф. – Я хотел бы продемонстрировать вам удивительную вещицу. Написал ее юный аббат из Венеции, откуда я приехал нынешним утром.

– Скрипку сюда! – хлопнула в ладоши маркиза и переспросила: – Как вы говорите – аббат? В Венеции священники занимаются музицированием?

– О да! И весьма успешно, – кивнул граф. – Впрочем, во Франции тоже. Помню, встречался я с вашим прославленным соотечественником, мэтром Жоскеном Депре, тот писал музыку, будучи при этом настоятелем. В его собор, кстати, хаживал Людовик Девятый и …

– Людовик Девятый! – воскликнула мадам де Ментенон. – Но ведь это было две сотни лет назад.

– И верно. Как незаметно бежит время! Но не будем о грустном, – улыбнулся граф Салтыков, принимая из рук слуги инструмент. – Я говорил не о том. Имя Антонио Вивальди вам еще неизвестно, однако не пройдет и пятнадцати лет, как оно прогремит на всю просвещенную Европу. Он будет назван одним из величайших композиторов эпохи. И вы, уважаемые дамы и господа, затем сможете сказать, что узнали его одними из первых.

Вельможа с тростью подле меня скорчил скептическую гримасу. Молодые люди возмущенно зашептались о том, что не видывали подобного лгуна. Впрочем, они замолчали, едва граф ударил смычком по струнам. Играл он изумительно. Сорвав последнюю ноту полной страсти оригинальной мелодии, граф обвел всех удовлетворенным взглядом.

Гости мадам д’Эдикур разразились аплодисментами. Я тоже едва не отбила ладони, усиленно продолжая думать о том, как бы подойти к мсьё Салтыкову со своей странной просьбой. Графиня де Клермон следила за мной, словно трехглавый Цербер.

– Дамы и господа, пастораль Кавальери! – объявил мажордом и ударил о паркет жезлом, обвязанным атласной лентой.

Гости расселись на расставленные полукругом стулья, музыканты выстроились перед ними, а граф, извинившись, направился прочь из залы. «Ой, он уже уходит?! Постойте, граф!» – мысленно вскрикнула я. Тот обернулся, бросив на меня выразительный взгляд, а затем скрылся за низко подобранной портьерой. Не раздумывая ни секунды, я кинулась за ним.