Петля - Аркадий Адамов

— А-а, приехал, — довольно гудит Кузьмич, услышав мой голос. — Ну, давай заходи.

Я поспешно стягиваю через голову толстый, крупной вязки свитер, который, к счастью, в последний момент сунула мне в чемодан мама, конечно же с обычной своей присказкой: «Не забывай, что у тебя слабые легкие». Мама живет воспоминаниями двадцатилетней давности, если не фантазиями той далекой поры.

Под свитером у меня изрядно помятая белая рубашка и довольно приличный, итальянский галстук. Его я старательно поправляю перед зеркалом. Между прочим, у нас с Игорем есть тут и зеркало. Оно прикреплено к внутренней стороне дверцы шкафа. Если говорить честно, то я его сам туда прикрепил. Но мы делаем вид, что так оно и было и такой шкаф попал к нам чисто случайно. Это зеркало в свое время почему-то очень заинтересовало Петю Шухмина, хотя вообще-то он смотрится в зеркало, по-моему, только по большим праздникам. Если он может ходить на работу с расстегнутым воротом, а галстук носить в кармане на случай вызова к начальству или какого-нибудь ответственного визита, то это о чем-то говорит, мне кажется. Впрочем, Петя считает меня, в свою очередь, неслыханным пижоном и чистоплюем. Кажется, только его природное добродушие позволяет нам сохранять дружбу и согласие.

Поправив галстук, я выхожу в коридор и направляюсь в дальний его конец, где находится кабинет Кузьмича.

— Та-ак… — произносит Кузьмич, выслушав до конца мой отчет, и по привычке трет ладонью затылок, что, как известно, означает явное неудовольствие. — Признаться, надеялся, что закончишь ты это дело в Горьком-то. А тут вот на тебе… Значит, самоубийство, так, что ли?

Он испытующе глядит на меня поверх стекол сползших на кончик носа очков, потом снимает их, кладет перед собой и тянет из ящика стола сигарету. Я здесь не курю, даже если Кузьмич предлагает. И никто из ребят здесь не курит, это у нас железное правило.

— Видимо, самоубийство, — осторожно подтверждаю я. — Вот только мотивы до конца не ясны.

— Эх, милый, — вздыхает Кузьмич и стряхивает пепел с сигареты. — Сейчас бывает и так, что мотивы-то и самому самоубийце до конца не ясны. Нервы подводят. Психические перегрузки кругом. Знаешь, как в газетах пишут? Век, мол, такой.

— Как наш бедный век не называют только, — усмехаюсь я. — И век неврозов, и век стрессов. И всякие взрывы кругом: информационный взрыв, демографический взрыв, сексуальный взрыв. Вот тут и сохрани нормальную психику.

— Ну, это, милый, все там, — машет рукой Кузьмич. — У нас система все-таки другая.

— Система другая, и заботы другие, и проблемы, и трудности, и ошибки, — возражаю я не без запальчивости, — а нервы у всех одни, А наши нервы войну вынесли, неслыханную притом, и все, что до нее было, и все, что после.

— Вы особенно много вынесли, — ворчит Кузьмич. — Молчал бы уж.

— Но зато мы от вас, слава богу, кое-что унаследовали, — отвечаю я. — Нравственная эстафета поколений — это тоже не последнее дело и не пустой звук, а…

— Ладно, — обрывает меня Кузьмич. — Не туда мы с тобой сворачиваем. Неврозы неврозами, а в этом случае еще требуется разобраться. И рассказ этого… Как его?

— Павел.

— Да, Павла. Он нам кое-какие отправные точки дает. Ты не находишь? А его самого ты, значит, полностью исключаешь?

— Полностью. И сейчас он свалился. Сильнейший приступ. Язва открылась.

— Ну-ну. Давай, значит, сами разбираться. Что делать-то будем?

— Надо пройти их путь в тот вечер, Веры вместе с Павлом, — говорю я. — Шаг за шагом. А еще лучше — проследить, как Вера провела весь тот день, с самого утра.

— Нет, — качает головой Кузьмич. — Тут надо выбрать для начала что-то одно. Эти два пути очень разные по методу изучения. Понял ты меня?

— Ну и что же?

— Всем этим тебе придется заняться, учти, — замечает Кузьмич.

— И займусь. А еще лучше, — меня вдруг осеняет новая идея, — еще лучше, если этим заниматься буду не я один.

Какая-то нотка в моем голосе заставляет Кузьмича насторожиться, и он весьма подозрительно смотрит на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, как же, — не сдержавшись, я широко улыбаюсь. — Ведь Откаленко, кажется, вышел на работу?

— Гм… А говоришь, прямо с вокзала сюда приехал?

— Так точно. Но в комнате обнаружил его следы.

Кузьмич усмехается.

— То-то и оно, что только следы.

— Почему же только следы? — с тревогой спрашиваю я.

— А потому. Пришел и ушел. Посидел за своим столом пять минут. Удрал, можно сказать, из дома. От врачей.

— Так он дома уже?

— Это да. Дома, — кивает Кузьмич и сдержанно добавляет: — у своих стариков.

Я прекрасно понимаю эту сдержанность. Конечно, Игорь уже не вернется к Алле. Семью не восстановить. Да и надо ли? Это была трудная для обоих жизнь, невыносимая даже. И когда-нибудь это должно было кончиться. И кто-то из них должен был решиться первым. Решился Игорь. Алла истерзала его своей нелепой ревностью, своей тиранией, своим полным непониманием его самого и его работы тоже, вот что главное, ибо главное в жизни Игоря — это его призвание, его работа. Уж я-то знаю. Да, Игорь не вернется к Алле, это ясно. Но к нам-то он вернется или нет?

— Так вернется он к нам? — спрашиваю я. — Что сказали врачи? Что он сам решил?

— Вернется, — ухмыляется Кузьмич. — Затянулось все на нем, как на молодой собачке.

— А когда вернется?

— Не скоро. И никого другого я тебе не дам, — строго говорит Кузьмич. — У всех дел по горло. Один будешь вертеться. И кончать надо быстро. Тебя тоже не отпуск ждет.

— На этот счет я спокоен.

— Так вот. Восстанавливать надо не весь день. А вечер. Только вечер, с того часа, как они встретились. Запомни: это самый страшный, самый острый и важный момент, который только эта девушка пережила в своей жизни. Восстанови его.

Да, легко сказать «восстанови». Вечер двенадцатого ноября. С того дня прошло три недели.

Я сижу один в своей комнате. На столе передо мной схема метро, схема маршрутов общественного транспорта и, наконец, схематический план самого города. На этом последнем плане я уже отметил кружком дом Веры и гостиницу «Колос», соединил их пунктирной трассой. А дальше? Где находится тот дом, куда Вера потом поехала, откуда вышла сама не своя и где нервный стресс достиг, видимо, своего апогея? По словам Павла, они туда ехали сначала в метро, с пересадкой, потом на троллейбусе, потом шли пешком. Так, так…

И, между прочим, уже оттуда, от того дома, они пешком добрели до той стройки. И шли совсем недолго. Это место я знаю и помечаю его кружком на карте. Но путь от гостиницы «Колос» мне неизвестен. Хотя…

Но в этот момент в комнату заглядывает не кто иной, как Валя Денисов. Мы не виделись бог знает сколько времени. То он в командировке, то я. Изящный, худощавый, невысокий Валя с узким большеглазым лицом и тонкими, как у музыканта, пальцами кажется хрупким, как девушка. Но он добился того, что это стало лишь обманчивой внешностью. Валя повторил в этом смысле подвиг Суворова, так мы, во всяком случае, полагаем. Тщедушный, болезненный парнишка стал вынослив и силен, как бизон.