На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

В состав района входил Бахчисарайский отряд, которым командовал Македонский. На какое-то время я оказался у него вроде адъютанта. Гонял он меня с всякими заданиями. Однажды пошли на операцию в Табаксовхоз. Я надумал там и заночевать. Ну, думаю, хоть раз в нормальных условиях отосплюсь, но Шувалов, он был из местных жителей, категорически воспротивился:

– Ты что? Тебя же обязательно там пристрелят! – Наверное, он был прав.

В первых числах декабря, выполняя задание у г. Чатыр-Даг, мы натолкнулись на развернувшуюся цепь противника, которую вели проводники из местных татар-националистов, очень хорошо знавших все местные дороги. Нас было всего 7 человек, мы подпустили их поближе, на 15–20 метров, и открыли автоматный огонь, бросая гранаты. Было убито 2 проводника, гитлеровский офицер и десяток немецких солдат. В этом бою особенно отличился Саша Зобнин, встав во весь свой богатырский рост, стреляя и крича: «Полундра! За Родину, вперед!» Воодушевленные первой победой, мы убедились, что можно бить фашистов и в лесу.

На другой день с помощью проводников фашисты скрытно подошли к реке Суат, где находилась партизанская база, мы начали вести очень тяжелый бой. Северский послал всю нашу группу в обход, чтобы в тыл немцам ударить, и спустя минут 30–40 мы ударили по фашистам. Увидев у себя в тылу моряков, румыны, которые составляли основную массу фашистов, в панике стали бросать оружие и бежать. Мы преследовали их до д. Биюк-Янкой (ныне Мраморное). Но в этом бою мы потеряли славного товарища Петра Минькова, нашего политрука. Мы гнали румын, они отстреливались, и попала Пете в живот пуля. У него был револьвер морской, он кобуру пальцами цапает, застрелиться хочет. Я у него пистолет забрал и сказал:

– Ты подожди стреляться, еще будет все в порядке! – Если бы у нас госпиталь был, он бы действительно живой остался бы. А у нас была только медсестра, ну что она могла сделать?!

После этого боя наш отряд расположился в глубокой отрывистой, поросшей кустарником балке. Частые метели скрывали тропинки, и враги боялись бродить по лесу. Лишь партизаны хорошо ориентировались в нем по особым приметам, деревьям, изгибам местности, лесным полянам, горным ручейкам и вершинам гор. Ежедневно наши разведчики, увязая в сугробах, одолевали по нескольку десятков километров и приносили сведения о численности и расположении противника. Мы отлично знали, что творилось в городах и прилегающих к лесу населенных пунктах, где хозяйничали немецко-фашистские захватчики. В том числе имели достоверные сведения о тяжелой жизни советских граждан оккупированного Крыма.

Немцы стремились еще до наступления весны во что бы то ни стало уничтожить партизан. В одном из тяжелых боев погиб Саша Зобнин, тяжело ранили моряка Василия Зибирова, геройски погиб Глеб Федотов, отличный парень, все время песни пел, никогда не унывал. Зобнин погиб так: он слишком любил поесть, все время кушать хотел. И вот когда мы отступали во время одного из боев, он вдруг вспомнил, что котелок на прежней позиции забыл. Вернулся за этим котелком, и его там немцы раз, и автоматной очередью полоснули. А был такой здоровый, мощный парень. Васе Стрегубову в одном из боев перебили ноги, медсестра ничего не может сделать, тогда я ему говорю:

– Вася, скоро отправим тебя на Большую землю!

– Поздно, Николай, посмотри на мои ноги!

А они у него действительно все зачервивели. Умер он от ран, как и Саша Сымыскин. Нашему отряду помогало то, что замком Щапин был очень умным парнем, прирожденным командиром, недаром курсант высшего военно-морского училища!

Приходилось все тяжелее, но катастрофический провал штурма Севастополя вдохновил нас; в течение января на дорогах, ведущих к сражающемуся городу, а также к Симферополю и Ялте, активно действовали все наши отряды. Наша группа, помимо разведывательных заданий, проводила диверсии на железной дороге и шоссе. Мы также приводили предателей на партизанский суд. В 1942 году на связь в осажденный Севастополь отправился Виктор Щапин. Израненный, подорвавшийся на минах, тем не менее он выполнил задание, но в городе он вскоре умер от ран. Несмотря на трудности, партизаны постоянно поддерживали связь с Севастополем. Однажды нам пришлось совершить нападение на татарскую д. Коуш, где окопались каратели, это была очень агрессивная деревня, ее жители с хлебом и солью встречали немцев, так что коушанцы изначально вели себя недостойно. И мы во главе с товарищем Северским пошли туда, разгорелся ожесточенный бой, и Женьку Кошкина, хорошего парня, тяжело ранило. Мы в ответ открыли пулеметный огонь, подавили коушанцев, а потом подожгли деревню, в ней много домов выгорело. Тогда еще в деревне поста карателей не было, но позже он появился, и трудно нам пришлось. Как-то у деревни Северский напоролся на засаду, его ранило, а мы рядом лежим, отстреливаемся, он потянулся за пистолетом стреляться, тогда я его за руку схватил:

– Что ты? – И кричу товарищу: – Жора, забери его, я прикрою вас.

Он его потихонечку забрал, я стреляю и прикрываю их. Помогло то, что, говоря откровенно, татары вояки слабые, они только на безоружных мастера, втихую любители убивать, а в открытую сразу отступают. Вернулся я к своим, и меня Северский, ничего не говоря, похлопал по плечу за благородство. Зимой 1941/42 года быстро стало очень тяжело с едой. Наша группа моряков его меньше ощущала, потому что мы всегда были активными и даже штаб кормили, часто выходили на Алуштинское шоссе и другие дороги, машины снабжения идут, мы их подбиваем, припасы у немцев забирали, особенно ценились шоколад и галеты немецкие. Лакомились. Хотя до оккупации в крымских лесах были подготовлены специальные продовольственные базы, они оказались разграблены еще в первые дни оккупации. Дело в том, что, несмотря на большую работу, проведенную обкомом партии, местными партийными и советскими органами, не обошлось без ошибок. Так, продовольственные базы создавались близ населенных пунктов и проезжих дорог, поэтому вскоре большее их количество было разграблено. К примеру, в Севастопольском отряде за выдачу базы несет ответственность татарский националист Ибрагимов, в Алуштинском – некие Костя и Аблязис, они сбежали из отряда и выдали базы фашистам. В итоге было почти полностью разграблено продовольствие, предназначавшееся для Симферопольского, Ялтинского и 1, 2-го и 3-го отрядов. Некоторым отрядам стало не хватать продовольствия почти с первых дней борьбы, и к концу декабря партизанские отряды начали испытывать настоящий голод. Это вообще страшное дело – в 3-м Симферопольском отряде Макарова Павла Васильевича, где собралась городская интеллигенция, особенно тяжело пришлось. Так как воевать они оказались неспособны, многие помирали с голоду, я помню такие раздутые страшные тела, даже до людоедства дело дошло. Ели убитых. Особо уполномоченный Шагибов как-то пришел в одну из палаток отряда, смотрит, ведро на костре стоит, там варят что-то. Он спрашивает:

– Чего варите?

– Да мы козла убили, вот варим.

Но Шагибов видит, что больно мясо на человеческое похоже. Тогда он ударил ногой по котлу, а оттуда руки полетели. Их сразу тут же на месте расстреляли. Нельзя допускать такие вещи, сейчас они убитых, а потом и живых начнут резать. Также немцы постоянно пытались организовывать прочесы и однажды с горы Черной на снегоступах спустились вниз и почти нас окружили, внезапно открыли огонь, но мы вырвались. Правда, все снаряжение бросили, у меня только автомат остался. Зато оторвались от немцев, и с нашей стороны потерь не было. Но и среди немцев, мне кажется, особых потерь не было, потому что мы отстреливались, но не так, не целясь специально. Из-за наших постоянных засад на дорогах немцы решили проводить такую практику – сначала идут бронетранспортеры по дороге, только потом машины, и еще раз замыкает колонну бронетранспортер. Причем, если колонны были немецкими, то и водители все немцы, если румыны – то румыны. Но с румынскими солдатами было проще, они после открытия внезапной стрельбы и сбежать могли, побросав все машины на дороге. Был в нашем отряде такой шебутной парень Аверьянов, его как-то в ногу на задании ранило, я на себе его в отряд тащил. Любил он очень похабные частушки, ну, не совсем похабные, но близко к тому. Но был хороший, замечательный человек. Многие стали покидать лес на самолетах и подлодках, в Сочи отдыхали по 6 месяцев. И многие не возвращались, к примеру, комиссар Бахчисарайского отряда Черный на вопрос о возвращении в лес ответил: