Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон

– Позволь мне уложить твои волосы, дорогой.

– Мам.

– Прости, я тебя смущаю? – спрашивает Кэтрин, сдвинув очки на кончик носа и поправляя густые волосы Генри. – Ты скажешь мне спасибо, когда на твоем официальном портрете не будет прилизанных волос.

Алекс должен признать, что у королевского фотографа исключительное терпение, в особенности учитывая то, что они сменили три разных локации: сады Кенсингтона, душная библиотека Букингемского дворца и внутренний дворик Хэмптон-Корта. Затем решили бросить всю эту затею ради скамейки в закрытом Гайд-парке.

(– Словно какие-то бродяги? – спрашивает королева Мэри.

– Заткнись, мам, – отвечает Кэтрин.)

Сейчас, когда Алекс официально «ухаживает» за Генри, им необходимы официальные портреты. Он старается не слишком задумываться о том, что его лицо появится на шоколадных плитках и стрингах из сувенирных магазинчиков Букингемского дворца. По крайней мере, рядом с ним будет лицо Генри.

В стилистике подобных фото всегда учитываются какие-то психологические расчеты. Стилисты Белого дома одевают Алекса в то, что он бы надел в любой другой день – коричневые кожаные мокасины, узкие брюки коричневого оттенка, легкую хлопчатобумажную рубашку от Ральфа Лорена с расстегнутым воротником. Однако в подобном контексте все это смотрится уверенно, плутовато и определенно по-американски. На Генри же застегнутая на все пуговицы рубашка от Burberry, заправленная в темные джинсы. Сверху накинут темно-синий кардиган, из-за которого королевские стилисты несколько часов ссорились в Harrods. Они хотели получить образ идеального и благородного интеллектуала Британии, возлюбленного с блестящим будущим ученого и филантропа. На скамейке рядом с Генри даже оставили небольшую стопку книг.

Алекс смотрит на него, застонавшего и закатившего глаза от причитаний своей матери, и улыбается от того, насколько вся эта обертка походит на настоящего, суматошного и сложного Генри. Пиарщики постарались на славу.

Они снимают около сотни портретов, просто сидя на лавке рядом друг с другом и улыбаясь. Часть Алекса все еще борется с осознанием того, что он действительно там, посреди Гайд-парка, перед лицом Бога и всеми людьми, держит руку Генри на своем колене перед объективом камеры.

– Видел бы это Алекс из прошлого года, – говорит он, наклоняясь к уху Генри.

– Он бы сказал: «О, так я теперь влюблен в Генри? Должно быть, именно поэтому я всегда веду себя с ним, как дебил», – заканчивает за него Генри.

– Эй! – вскрикивает Алекс. Генри хихикает над собственной шуткой и обнимает Алекса одной рукой за плечи. Алекс прижимается к нему и тоже смеется, искренне и от всей души, и это последняя серьезная фраза за весь день. Фотограф завершает свою работу и отпускает их.

У Кэтрин, по ее словам, выдался тяжелый денек – у нее состоялось целых три встречи по обсуждениям переезда в королевскую резиденцию ближе к центру Лондона, поскольку она постепенно брала на себя все больше королевских обязанностей. Алекс видит этот блеск в ее глазах – вскоре она готова будет побороться за трон. Он решает ничего пока не говорить Генри, но ему интересно посмотреть на то, как развернется ситуация. Кэтрин целует их обоих и уходит с охраной Генри.

Сделав короткую прогулку вдоль Лонг Уотер обратно по пути в Кенсингтон, они встречаются с Би в оранжерее, где десяток членов ее команды по планированию мероприятий суетятся вокруг, выстраивая сцену. Она расхаживает взад и вперед вдоль рядов стульев, выстроенных на лужайке, в резиновых сапогах и с конским хвостом на затылке, очень кратко обсуждая по телефону нечто под названием «каллен скинк» и то, что даже если бы она действительно решила заказать его, то с какой стати ей могли понадобиться целых долбаных двадцать литров этого каллен скинка?

– Что такое каллен скинк, черт подери? – спрашивает Алекс, когда она вешает трубку.

– Суп из копченой трески, – отвечает она. – Наслаждаешься своей первой королевской собачьей выставкой, Алекс?

– Все не так уж плохо, – ухмыляется Алекс.

– Мама превзошла саму себя, – говорит Генри. – Этим утром она предложила отредактировать мои рукописи. Такое ощущение, что она разом решила наверстать пять лет своего отсутствия. За что я, конечно же, люблю ее и ценю ее попытки, но, боже мой…

– Она старается, Генри, – говорит Би. – Какое-то время она просидела на скамейке запасных. Дай ей немного разогреться.

– Знаю, – отвечает Генри со вздохом, однако в его глазах читается нежность. – Как у тебя тут дела?

– О, знаешь, – машет Би телефоном в воздухе, – это всего лишь первое плавание моего весьма спорного благотворительного корабля, по которому будут судить все мои будущие начинания. Поэтому нет. Я не чувствую никакого давления. Я лишь немного злюсь на тебя за то, что ты отказался объединить наши фонды, чтобы я смогла сбросить хотя бы половину этого стресса на тебя. Со всеми этими сборами средств во имя трезвости я рискую спиться. – Она хлопает Алекса по руке. – Эта пьяная шутка для тебя, Алекс.

У Би и Генри выдается такой же занятой октябрь, как и у их матери. Им приходится принимать множество решений в первую же неделю, как то: станут ли они игнорировать откровения о Би в электронных письмах (нет), придется ли Генри в конце концов поступить на военную службу (после нескольких дней раздумий – нет) и, прежде всего, как все это преподнести в позитивном ключе? К этому решению Би и Генри приходят вместе – основать сразу два благотворительных фонда под собственными именами. Фонд Би собирает средства в поддержку программ восстановления после наркотической зависимости по всей Великобритании, а фонд Генри – в помощь ЛГБТ-сообществам.

По правую сторону от них быстро вырастают световые распорки над сценой, на которой Би собирается этим вечером устроить концерт с живой группой и знаменитостями, стоимостью восемь тысяч фунтов за билет.

– Боже, хотел бы я остаться на шоу, – говорит Алекс.

Беатрис лучезарно улыбается.

– Жаль, что Генри был так занят подписанием бумаг с тетушкой Пеззи, чтобы выучить парочку песен, иначе мы могли бы уволить нашего пианиста.

– Бумаг? – спрашивает Алекс, приподнимая бровь.

Генри бросает на сестру молчаливый взгляд.

– Би…

– Для молодежных приютов, – договаривает она.

– Беатрис, – предостерегающе произносит Генри. – Это должен был быть сюрприз.

– Ох, – только и говорит Би, утыкаясь в телефон. – Упс.

Алекс смотрит на Генри.

– Что происходит?

Генри вздыхает.

– Ну… Мы собирались подождать с официальными заявлениями. Я бы сказал тебе обо всем после выборов, чтобы не отвлекать тебя от дел. Но… – Он засовывает руки в карманы. Генри делает так всякий раз, когда гордится чем-то, но пытается это скрыть. – Мы с мамой решили, что фонд должен быть не просто национальным, а должен функционировать по всему миру. И, в частности, особое внимание я хотел бы уделить представителям сексуальных меньшинств среди молодежи, которые остались без крыши над головой. В общем, Пез передал нам все свои молодежные приюты Фонда Оконьо. – Он слегка подпрыгивает, явно сдерживая рвущуюся наружу улыбку. – Ты сейчас смотришь на гордого отца будущих четырех международных приютов для обездоленных подростков – представителей секс-меньшинств.