Бедные дворяне - Алексей Антипович Потехин

сейчас должен понять, что я за человек… потому мы, военные… друг друга знаем… Что мне может Никешка сделать… Я его уничтожу, шельму… Я его заставлю покориться!

– Да и на кого он жаловаться-то поехал сдуру?… На отца да на дядю родного… А разве кто может родительскую волю снять с сына?… И разве не родителю показано и дать сыну и отнять что ему будет угодно, как Бог на душу положит?

– Ванюшка!.. Молодец!.. Подай водки… Поднесу тебе, шельма… Хорошо говоришь… умно… Подай водки!

Иван тотчас же исполнил приказание. Александр Никитич не отказался также выпить.

– Испортили Никанора эти бабы, особливо эта холуйка окаянная… свекровь его… Втравила его в господскую компанию, выучила там тарелки лизать да попрошайничать… Такую фанаберию в голову парню вбила… Всякое почтение к отцу потерял.

– Оттаскать ее нужно… за косы… отсыпать ей, шельме, штук сотню… Будет умнее…

– Уж куда ее бить, старую чертовку… Еле бродит… От одного пинка издохнет… Злобы-то в ней больно много, окаянной… Да какую важность соблюдает… Поди-ка… Точно дворянка.

– Сам виноват… Осрамил ты мою фамилию, что женил Никешку на холопке… Как я теперича могу это переносить… Поручик Осташков, спросят вдруг, а на ком женат твой племянник?… Что я теперь должен отвечать?… Стыд принимаю из-за вас… Мужики!..

– Ну, брат, пожил бы ты на моем месте… Как другой раз нечего с семьей-то перекусить… Тут позабудешь и о дворянстве… Ведь думали, богата, жидовка…

– Да опять, разве ты, тятенька, женил Никанора?… Это все тетенька Наталья… Ей очень хотелось отделиться с ним от нас: вот она все это и смастерила… А ты тут ни при чем… Твоей воли Никанор-от мало и спрашивал.

– И то правда… Ослаб я… Стар стал… Из рук все выбились…

– Ослаб!.. Эх, меня не было… Я бы вас всех… В бараний бы рог согнул… Всех бы выправил… Стой прямо… Ходи по струнке… Гляди в оба… Ванюшка… оказывай почтение… Целуй у отца ручку… Вот так… Кланяйся в ноги, каналья… Вот так… Теперь у меня целуй ручку… Ну… Теперь в ноги кланяйся… Вот как их надо учить… Смотри, как он у меня фрунт делает… Ну, Ванюшка… Руки по швам… Смирно!.. Вот… А ты что?… Эх!.. Ты у меня Ванюшку в военную службу отдай… Непременно… Слышишь… Ты видишь меня?… Можешь понять?… Ну, и он такой же будет…

– А тятенька-то с кем же останется, дяденька, как меня…

– Молчать… Ты со мной можешь разговаривать?… Можешь али нет? Говори.

– Как можно, дяденька… Никак нет…

– Ну, значит, и молчать… Ты знаешь меня али нет?… Отвечай…

– Как не знать.

– Ну и молчать… Разговаривай, когда прикажут.

Весь этот день Харлампий Никитич пропьянствовал; но Иван, выспавшись после обеда, отправился доваживать к себе на гумно братнину рожь. А на другой день утром он охлыстал часть ее и собранные зерна тотчас же продал. Злорадствуя брату, он был очень деятелен и заботлив, против обыкновения.

II

Между тем Никеша погонял своего бурка; но чем ближе он подъезжал к усадьбе Паленова, тем тяжело и тоскливее становилось у него на сердце; он боятся и грозной встречи с благодетелем, который, вероятно, сердится на него за неуспешное ученье, и в то же время беспокоился о том, что делается дома. У заботливого Николая Андреича рожь была уже убрана с поля и сложена в многочисленные скирды. При виде их еще пуще заныло и заболело сердце у Осташкова.

«Эка хлеба-то что… Эка сколько!.. Мне хоть бы половину, так на всю бы жизнь богат… Какое половину, – хоть бы четверть… Да какая тебе четверть, – десятой бы доли было довольно… – думал Никеша, подъезжая к усадьбе, и стараясь посторонними мыслями утишить тревогу сердечную. – Эка сколько… За добродетель, видно, Бог посылает… Что не оставляет нас бедных, несчастных… утешал он себя… Ведь он добрый… Криклив, да отходчив… Покричит, поругает… да и ничего, и обласкает человека… Он ничего… Он добрый барин!»

В это время в стороне за крестьянскими овинами Осташков заметил несколько человек мужиков и между ними узнал Аристарха Николаича. Они о чем-то горячо и с жестами разговаривали. Никеша остановил лошадь, слез с телеги и пошел к этой группе, чтобы расспросить земского о расположении духа Паленова и узнать о сыне. Слова разговаривающих не доходили до его слуха, потому что они, видимо, сдерживали голоса, хотя говорили с горячностью и сильно размахивали руками. Дело было в том, что Аристарх Николаич случайно выследил и накрыл трех барщинных мужиченков, укравших рожь с барской риги, во время молотьбы. Аристарх Николаич очень рад был этому случаю, выгодному для него во всяком отношении: донес ли бы он барину о своем открытии, или если бы решился с мужиками на сделку; вследствие этого он сильно ораторствовал и ломался над ними.

– Как же это вы, мошенники, решились посягнуть на такой проступок? – говорил Аристарх Николаич, поправляя виски. – Ведь хлеб – Божие дарование и похищение его наиболее всякого предмета к удрученно человеческой совести приводит…

– Говорят тебе, Старей Николаич, не для воровства, а на зло только сделали… – отвечал молодой парень, коренастый, широкоплечий, с добродушным и открытым лицом. – Я тебе все дело говорю, как есть, на душе…

– Да ты не тыкайся… Я тебе не тыкал, значит, я могу теперь одним своим словом пред барином тебя оконфузить и к большому оскорблению произвести…

– Да уж я скорбь-то получил, Старей Николаич… Я уж на то шел… Я уж так и ребятам сказал: ну уж, я говорю, ребята, примаю на себя… пусть его надо мной потешится… а вы в это время с ворохом-то и управляйтесь… Ведь я тебе… я вам, Старей Николаич, ведь уж по всей совести докладываю.

– Да как же вы могли… как вы решились посягнуть на этакое, можно сказать, посягательство… это оттого, что вы пьяницы, мерзавцы, воспитания и чувствий не имеете… При этаком строжайшем барине вы осмелились на денное воровство.

– Горе взяло, Старей Николаич…

– Что ты мне распространяешься: какое горе… просто мошенничество… воровство…

– Нет, погоди, Старей Николаич… Я тебе…

– Да ты не тыкайся… обращения не забывай!

– Ну, не осуди… прости на том… Как же, Старей Николаич: ходит кажинную минуту, во всем досматривает, шумит, кричит попусту, ворами да пьяницами ни за что обзывает… Ну, горе и взяло… Что же, я говорю, ребята, что он задарма срамится, хоть бы и барин… когда мы ни в чем не причинны… Что он ходит да досматривает, ровно бурмистр какой… Разве это барское дело… Давай,