Хроники Земли Простой - Чингиз Григорьевич Цыбиков

супротивника. Именно в этот миг Хромой Сом успел подумать мысль, которая стала его единственной мыслью за всё время поединка. Выразительностью своей мысль эта заслуживает того, чтобы привести её полностью. «Хана», подумал Хромой Сом, ощутив, как могучие руки Буд Бора сжали его в своих объятиях. Затем мысль стремительно умчалась куда-то далеко, а на смену ей пришло совершенно неприглядное ощущение насильственного полёта.

Буд Бор опрокинулся на спину и с молодецким хеканьем бросил знаменитого чужеземца через себя. Выглядит такой бросок до чрезвычайности эффектно. Бросающий падает на спину, напрягши шею, так что с землёй встречается затылочная часть головы, одну ногу при этом надо успеть поднять, дабы не коснуться земли тремя точками одновременно. Всем телом и руками бросающий словно катапультой швыряет соперника через себя. Главное здесь – оторвать тело соперника от земли, подбив это тело вверх, а потом успеть приподнять свою ногу, чтобы остаться на двух точках. Стоять так, на двух точках, нужно совсем недолго – ровно до тех пор, пока брошенный соперник не шмякнется всем своим телом о землю-матушку, то есть буквально пару мгновений.

При умелом исполнении такой бросок представляет собой невероятно красивое зрелище.

Всё это Буд Бор проделал безукоризненно. Он бросил несчастного мага со всей силы, воткнулся в землю напружиненным затылком, своевременно задрав левую ногу, замер так на пару мгновений и мягко упал на бок, но тут же перевернулся – как раз чтобы увидеть, как маг летит на бреющем полёте над низкой жесткой алхиндской травой, издавая причудливые звуки и беспорядочно размахивая конечностями.

Если бы не жужжание слепней и звуки, издаваемые магом в полёте, то наступившую тишину можно было бы смело поименовать гробовой. Зрителям, судье, гостям и Буд Бору понадобилось не менее минуты, чтобы осознать – чужеземец победил.

Буд Бор бросил мага слишком сильно. Ураган Ортаска не успел упасть на землю раньше, чем Буд Бор коснулся земли тремя точками.

Так эффективность становится жертвой эффектности.

Обычное, в общем-то, дело.

Глава 9,

в которой

мы возвращаемся в улус, не обозначенный на карте

Запасы человеческой фантазии небезграничны. Если вдуматься, то небезграничны любые запасы, но небезграничность запасов человеческой фантазии выглядит как-то более наглядно. В эмоциональном плане, мы имеем ввиду. Если ограниченность мировых запасов воды, стоя на берегу океана, всегда воспринимаешь немного отвлечённо, то любая мало-мальски творческая задача, ну или то, что люди принимают за творческую задачу, способна любого через полчаса так называемых творческих мук ощутить себя личностью весьма недалёкой. Некоторые даже впадают в отчаяние, уходят в счетоводы и там заканчивают свои дни, с горечью в душе убеждая себя в том, что всё нормально, просто каждому своё. Как правило, у них получается, но горечь оседает на дне души, чтобы под занавес жизни сподобить человека на весьма странные поступки, вроде кругосветного путешествия на собственноручно построенной яхте или завещания всего состояния хорошенькой племяннице богослова.

Самое смешное, что они правы. Не в тот момент, конечно, когда они завещают всё своё добро племяннице богослова, но в тот миг, когда начинают убеждать себя в том, что у каждого человека своё место в этом мире.

Так оно и есть.

Каждому своё.

Вдумчивый читатель уже, наверное, прикидывает, куда же это клонят составители хроник, уже знающие, что к чему. Отвечаем, что составители никуда не клонят, просто как всякие человеки, отравленные некоей суммой знаний, время от времени пытаются доказать миру (читай: хотя бы себе), что они (читай: составители хроник) есть личности творческие, думающие и способные к неординарным умозаключениям, наблюдениям, обобщениям. Приведенное выше рассуждение служит именно этой цели.

Теперь вернёмся обратно в алхиндскую степь, а именно, в ту её часть, где Микки с’Пелейн вместе со своими компаньонами потихоньку впадает в отчаяние.

За предыдущий день и половину дня текущего фантазия всех присутствующих иссякла окончательно. Было похоже на то, что образованцам придётся остаться здесь на веки вечные. Всем было невесело. Ситуация, что и говорить, была поганенькая: жители улуса, неозначенного на карте, по причине ограниченности доступной для хозяйствования территории и так еле сводили концы с концами, а теперь к ним добавилось три десятка ртов, любящих и умеющих качественно подхарчиться. С развлечениями тоже была беда; то есть они в принципе были, но большинство из них также вели к увеличению числа ртов.

Словом, повод для тягостного молчания был великолепный, и компания воспользовалась им в полный рост.

– Может быть, любовь? – грустно спросил начальник службы по подбору людей.

Никто ему не ответил, но все задумались. Получалось не так уж и глупо. Каждый ведь*** проходил через все стадии несчастной любви. (***По крайней мере, один из сост. хроник твёрдо верит, что каждый, а не только он. – Прим. тог. сам. сост. хроник). Сначала ты думаешь, что прекрасно проживешь без девчонок, потом вдруг – бах! и вот она первая любовь, и вот спустя некоторое время, отвергнутый и разочарованный, ты приходишь к выводу, что от любви одно расстройство.

– Гм, – сказал наконец Дам Баа. – А как это, интересно, мы дадим им любовь?

Невидимые голоса смущенно кашлянули.

– Да, – сказал кто-то невидимый, – тут есть над чем подумать.

– Не над чем тут думать, – решительно заявил Дам Баа.

– Да, – вразнобой сказали невидимые голоса, – о да, конечно, само собой.

И воцарилась тишина, полная недосказанности.

– Однако, – нарушил тишину один из невидимых голосов, – всё, что тебе нужно – это любовь.

– Кому это – тебе? – желчно отозвался другой невидимый голос.

Женский голос, надо отметить.

– Ну, – сконфуженно сказал нуждающийся в любви голос, – я ведь это как сказал.

– Как? – спросил Микки.

– Я ведь в переносном смысле это сказал.

Все помолчали, осмысливая услышанное.

– То есть, когда я сказал, что любовь нужна тебе, я говорил не про какого-то тебя, а про тебя вообще. То есть, этот ты, это как бы каждый из нас, а не один ты.

В голосе говорившего было что-то от повадки дворника, убирающего снег в сильный снегопад. То есть ощущалось, что говоривший чувствует, что делает что-то не то, но остановиться уже не может.

– Ясно, – сказал Микки, противореча сам себе интонационно.

– Да уж, – подтвердил Дам Баа. – Вот только что нам всем делать, по-прежнему неясно.

Все горько вздохнули.

– Голодать придётся, – сказал невидимый Жам Бал. Как лицо, облеченное властью, он лучше других представлял себе возможные последствия.

Микки с’Пелейн вдруг очень отчётливо представил себе, как день за днём он просыпается и видит всё тот же кусок степи, завтракает, идёт выполнять сельскохозяйственные работы, затем обедает, отдыхает после скудного обеда полчаса, и снова идёт выполнять