Истерли Холл - Маргарет Грэм

– Можно вас на минуточку, Эви? Я хотел бы поговорить с вами, – обратился к ней мистер Оберон, вернее, досточтимый лейтенант Брамптон. Эви едва сдерживала нетерпение. Она хотела быть с Саймоном. Поискав глазами, она увидела, что он говорит с родителями, и снова повернулась к своему работодателю.

– Да, мистер Оберон, прошу вас, но только минутку.

Он выглядел старше и сильнее. Солнце покрыло загаром его лицо, глаза казались синими. Как печально, что некому пожелать ему удачи, кроме сестры. Она смягчилась.

– Желаю вам всего самого лучшего, мистер Оберон. Я по-настоящему желаю, чтобы все было хорошо. – Она говорила искренне.

Все осталось в прошлом, и хотя Тимми погиб, его смерть встретила его семья, в то время как, если… Она сглотнула комок. Улыбка его была напряженной. Он слегка нагнулся к ней и тихо произнес:

– Я прошу вас, пожалуйста, будьте опорой моей сестре. Вы ходили на собрания, вы обе примкнули к социалистам. И если вы в силах сделать это для одного из Брамптонов, пожалуйста, поддержите ее или даже станьте ей другом.

Он коснулся своей щеки и губ.

– Научите ее защищаться. Простите меня за эту просьбу. У меня нет на это права, но вы замечательная женщина, Эви Форбс.

Теперь он выпрямился. На лице его выступила краска. Он протянул руку, взял ее пальцы в свои, наклонился и поцеловал. Снова выпрямился, поднес ладонь к фуражке, прощаясь с ней по-военному, и исчез в толпе. Раздались свистки, из котлов паровоза повалили клубы пара. Мужчины с усилием заставляли себя оторваться от своих близких. Где же Саймон? Вот, вот он идет. Он обнял ее, поцеловал, но Джек уже тянул его за собой – к делу подключились сержантские нашивки. Мартин тоже в полной мере исполнял свою роль капрала. Они уходили, набивались в поезд, вывешивались из окон. Эви с семьей, семья Саймона и Грейс стояли, глядя на своих мужчин. Но потом Эви обернулась и посмотрела по сторонам. Где леди Вероника?

Она увидела ее под полотнищем, совсем одну, и заторопилась к ней. Подойдя, Эви взяла ее за локоть. Вот, совсем замерзла и такая бледная.

– Пойдемте со мной. Вы не одна, мы все теперь вместе.

Леди Вероника повернулась к ней.

– Мой муж не мог поцеловать меня. Я не могу. – Она дотронулась до кровоподтеков.

– Бедняга, – сказала Эви. – Он заслуживает лучшего, господи, ведь не он же ударил вас. Держитесь, он хороший человек.

Она повела Веронику за собой к их группе.

– Вы можете послать ему воздушный поцелуй, – сказала она. – Вон он, на ступеньке вагона.

Капитан Уильямс проверял, что все двери в поезде закрыты. Дежурный размахивал флагом. Внезапно леди Вероника крикнула:

– Ричард, Ричард, будь осторожен, пожалуйста.

Но он не слышал ее. Эви присоединилась к ней, потом мама и наконец Грейс.

– Ричард, Ричард, мы здесь.

Он наконец увидел их, и леди Вероника послала ему воздушный поцелуй.

– Береги себя! – крикнула она. – Просто береги себя и возвращайся домой.

Он поднялся в вагон, и дежурный закрыл дверь, но он перегнулся через окно, махая рукой. Он вернул поцелуй, и лицо его зажглось любовью. Эви положила руку на плечи леди Веронике, в лице которой что-то отразилось, но что? Поезд тронулся со скрипом и скрежетом, и в окне появился Саймон, и вот он уже исчез, а его место занял кто-то другой, и он тоже исчез, потому что появился третий.

Под тяжестью руки Эви Веронике не хотелось никуда уходить от этих людей, от их дружелюбия и теплоты. Все изменилось, и то, что раньше «надлежало делать», больше не имело никакого смысла. Британия воевала, брат уехал на фронт, Ричард тоже.

Поезд отошел, оставляя за собой запах угля, пыхтел паровоз, а вокруг люди повсюду плакали.

– Тебе нужна подруга, – сказал тогда Об.

– Но Эстер живет в Лондоне. Маргарет когда-то была подругой, но в последний раз она приехала только для того, чтобы поджечь дом. Как она могла? – отозвалась Вероника.

– У тебя есть Эви. Вы одинаково мыслите, ходите на одни и те же собрания, подружись с ней, Вер, хотя бы на время войны, и никогда больше не оставайся с ним наедине. Никогда.

Восемнадцатого августа, после нескольких дней задержки в Фолкстоуне, Джек посадил свой взвод на паром, который должен был доставить их во Францию. Их ранцы зверски им мешали: эти шестьдесят фунтов оттягивали им плечи и тыкали в того, кто был сзади, или заваливались при повороте на того, кто был рядом.

– Опустить ранцы, – скомандовал он. Они немедленно сбросили ранцы. Мартин ткнул его в ребра и сказал:

– Лучше торчать в шахте, чем качаться тут на этих чертовых волнах. Должен сказать, мне худо, старик.

Джек присел на корточках, вытащил лист папиросной бумаги и достал из кармана табак.

– Садись, не торчи на ветру. Ведро вон там, на случай если станет совсем паршиво.

Саймон перегнулся через борт, любуясь видом Блайти. Ребята затянули песенку «Кто твоя милая?», и он присоединился к ним. Джек высыпал табак на бумагу, скрутил папиросу, облизал ее и закурил. Так кто же его милая? Любит ли она его? Да, она его любит. И после вокзала она знает, что он ее любит. После смерти Тимми он отстранился, потому что она сказала, что ей больше не нужна его помощь, чтобы вскапывать землю. Почему? Зачем он только послушался, он же чувствовал нутром, что… Однажды он попросит ее стать его милой. Когда-то попросит. А что делать с Милли?

Он выдохнул дым. От ветра перехватывало дыхание. Тим должен получить шанс в жизни, и, если Роджер еще раз близко подойдет к ребенку, он, Джек, убьет его.

Он затянулся. В самокрутке вспыхивал красный огонек. Он давал себе это обещание с Брамптоном, но так ничего не сделал, но время еще есть, и к тому же Роджер – это совсем другое дело. Речь тут не шла о дураке или сволочи. Роджер был само зло, ядовитая тварь.

Мартин, бедняга, согнулся над ведром, но это ненадолго.

Лейтенант Брамптон ходил между солдатами, поднося руку к фуражке в ответ на их приветствия.

– Как дела? Кому совсем плохо?

Выполняет свой долг, Джек скалился, но и сам-то полудохлый. Когда Брамптон приблизился к нему, он вскочил на ноги.

– Все в порядке, сержант?

Пригасив окурок, Джек отдал салют.

– Все на местах в полном составе, сэр. Нескольким плоховато, но, как только сойдут на твердую землю, все пройдет. Еще поможет толстый ломоть сала с парой кусков хлеба.

Не меняя выражения лица, он с удовлетворением следил, как Брамптон еще больше побледнел и бросился прочь. Берни заметил:

– Ты бессердечная сволочь, Джек, и желудок у тебя железный.

Джек смотрел, как Брамптон продолжает обход, разговаривает с солдатами, улыбается, шутит, хотя наверняка все, о чем он в данный момент мечтал, это подойти к ведру и вывернуть туда содержимое желудка. Ублюдок вызывал восхищение, и Джек ненавидел себя за это.