Соучастники - Уинни М. Ли

обе стороны сцены, ожив, передавали изображение с камер в гигантском размере.

Барабанная дробь предварила объявление нашего ведущего. И, несмотря на циничные мысли, только что меня посещавшие, что-то глубоко у меня в животе дрожало от детского восторга, от радостного возбуждения, с которым могло сравниться одно: быть ребенком рождественским утром. Прилив предвкушения, которое никогда не может по-настоящему оправдаться – и до тошноты переполняет тебя надеждой.

Нашего ведущего представили, свидетельствующие о его скромности шутки он отпустил, и для начала церемония награждения уверенно одолела телевизионные номинации. Тогда – в первое десятилетие нового тысячелетия – телевидение все еще считалось бедным младшим родственником кино. Поэтому присутствовавшие среди нас киноработники вежливо пережидали телевизионные награждения. Мы без остановки пили шампанское. Когда начали раздавать кинонаграды, все уже были хороши. Зал загудел. Речи стали сумбурнее, внятности поубавилось. Я с детства смотрела такие церемонии по телевизору, но в зале все это ощущалось как нечто более реальное. Награды за дизайн костюмов, визуальные эффекты, музыку – каждая была подлинным признанием чьего-то блистательного творческого свершения. Я слышала признательность победителей, когда они благодарили членов съемочных групп и коллег, своих родных, своих спутников жизни – все это казалось таким прекрасным. Я впервые чувствовала, что я на своем месте: я понимала эту страсть, понимала, как тяжело это все дается. Я тоже была частью этого кинематографического сообщества.

Следующей была награда за лучший монтаж – первая, на которую нас номинировали. Мы все понимали, что рассчитывать особенно не на что. (“Твердая холодная синева” была единственной номинанткой в этой категории, не выдвинутой заодно на “Лучший фильм”.)

Но надеяться нам никто не запрещал. Шансов было мало, но все наши – так мы настроились. Сильвия потребовала, чтобы весь наш стол взялся за руки, словно мы были некоей изготовившейся к бою командой героев в боевике, которая молилась, чтобы пережить очередной набег пришельцев-убийц. Но возбуждение и волнение были настоящими. Когда Пита назвали в числе номинантов, мы все умильно на него посмотрели; он застенчиво улыбнулся в ответ. Зандер показал ему большой палец. Я уверена, что, когда вскрывали конверт, каждый из нас повторял про себя название нашего фильма – “Твердая холодная синева” – в надежде, что награждающие его произнесут.

Секунда – и они этого не сделали.

Никто из нас не удивился; Пит – в первую очередь.

Он пожал плечами – и каждый из нас беззвучно сказал ему “жаль”. Сконфуженные, все за столом разняли руки.

Оказаться среди номинантов – это уже была победа: и для фильма, и для Пита. О нем будут думать в связи с более солидными проектами, ему будут предлагать зарплаты повыше. Награды – это не легковесные знаки признания; они ощутимо сказываются на всей дальнейшей карьере киноработника. Все, как всегда, переводится в деньги.

Так что мы все равно были за Пита рады.

На очереди были Зандер и награда за лучший сценарий.

Последние несколько дней Сэмми твердил, что, судя по разговорам посвященных, картина вырисовывалась для нас благоприятная. “Вэрайети” квалифицировал нас как темную лошадку на этих бегах. Наш фильм был “изящным, неожиданным и изысканно нервным портретом в тонах напряженности и отчуждения”. “Лос-Анджелес таймс” предсказывала, что награда достанется историческому эпосу, который заодно был фаворитом в номинации “Лучший фильм (драма)”. Но в интернете “Индивайр” предсказывал, что голоса за лучший сценарий могут разделиться между этим фильмом и шикарным, радующим душу мюзиклом, которому прочили “Лучший фильм (мюзикл или комедия)”. Там написали: “Неизменно непредсказуемая ГАИП может в конце концов не устоять перед жанровой тревожностью удивляющей и жесткой «Твердой холодной синевы» Зандера Шульца”.

Возможно, если бы не все эти ожидания, я бы отреагировала иначе.

Но когда награждающий – симпатичный молодой актер, который потом дважды играл в паре с Холли Рэндольф, – поднялся на сцену, у меня едва сердце из груди не выскочило. Возможно, у всех остальных за столом тоже. Мы снова взялись за руки; в левой у меня оказалась сухая, вся как из бумаги, рука Пита, в правой – крупная, вся как из кожи, рука Гэри. Я порадовалась, что мне не пришлось брать за руку ни Хьюго, ни Эрика. Сидевшая напротив меня Сильвия встретилась со мной глазами и улыбнулась. Я увидела, как Зандер посмотрел на другую сторону зала, где Сэмми, привстав, наставил на Зандера палец, как пистолет, словно говоря: “Все путем”.

Мы услышали, как награждающий сказал несколько слов о важности хорошей истории, о том, что ни один фильм далеко не уедет без захватывающего повествования, и т. д., и т. п. Потом он объявил номинантов.

– Зандер Шульц за “Твердую холодную синеву”.

Когда он произнес это, мы все сжали друг другу руки – и не разжимали. Как будто совместное давление наших ладоней могло как-то повлиять на результат, уже распечатанный и спрятанный в конверте на сцене.

Он объявил других номинантов; мы сидели тихо.

– И награда достается…

Глаза Сильвии были закрыты. Глаза Зандера смотрели прямо, почти не выражая чувств, устремленные на его нетронутый десерт на столе. Хьюго просто потупился и ухмылялся.

На сцене награждающий вскрыл конверт. Откашлялся и произнес:

– И награда достается…

Этот молодой, обаятельный актер поднял взгляд и ухмыльнулся в камеру.

– Надо мне было поставить на этого парня, – заметил он, а потом объявил громким голосом: – Зандеру Шульцу. “Твердая холодная синева”.

Весь наш столик очумел. Меня охватило изумление. И радость.

– О господи! – крикнула Сильвия, заключая Зандера в объятия.

Хьюго хлопнул его по спине, потом обнял, бормоча:

– Получилось у нас!

Грета жадно впилась ему в губы и что-то прошептала на ухо.

На нашей части столика я обняла Пита, потом Гэри. Рядом со мной как-то оказался Эрик и, с излишней теплотой прижав меня к груди, украдкой поцеловал в шею. Я высвободилась и пошла поздравить Зандера, но он уже направлялся к сцене, лавируя между столиками с доброжелателями, которые его не знали, но явно решили не забыть попозже вечером задружиться с этим многообещающим новым сценаристом/режиссером, несомненно, восходящей звездой.

Сильвия подошла меня обнять, напряжение, которое было между нами, ушло, и я увидела у нее на глазах слезы. Я и сама прослезилась.

Все за нашим столом до того перевозбудились, что так и стояли на ногах, но к тому моменту, когда Зандер добрался до сцены, снова расселись по своим местам.

На сцене Зандер держался на удивление непринужденно. Я знала, что он не слишком любит быть перед камерой, но он не выказывал той скованности, которую выказывают некоторые специалисты – как правило, по звуковым и визуальным эффектам, композиторы и гримеры, – оказавшись в центре