Иван-царевич и С. Волк. Похищение Елены - Светлана Багдерина

…Со дня этой несостоявшейся казни прошло пятьдесят лет.

Что-то с тех пор изменилось.

Что-то осталось прежним.

И, возможно, только для историков Агассы теперь будет представлять интерес этот небольшой отрывок из путевого журнала путешественника по мирам Железного Роджера: «Сегодня мимоходом побывал в мире Агасса, как называют его аборигены. В следующий раз, если придется проходить мимо, надеюсь задержаться подольше. Этот мир населен прекрасными грациозными существами с гладкой красной чешуйчатой кожей, шестью сильными конечностями, гибким длинным хвостом и четырьмя раскосыми глазами цвета белого нефрита. Но самое примечательное и непонятное, что управляет ими отвратительная зеленокожая тварь по имени Змея, морщинистая и с отталкивающей неприятной наружностью, непонятно как попавшая в это завораживающее своей красотой и загадочностью чудесное место…»

* * *

Клубы горького зеленоватого дыма вперемешку с кислым красноватым паром моментально заполнили весь подвал, отчего пламя жаровни затрещало, задергалось и исчезло, чернила на пергаментах пошли синими пятнами и разводами, ритуальная посуда и принадлежности покрылись ржавой коростой, а жертвенные существа (приходится применять это нейтральное слово, ибо ни в один известный современной науке класс животных, растений и грибов они не входили ни одним корявым боком), удивленно всхрюкнув, быстренько издохли.

Вышибив крышку люка гудящей и зудящей головой, как межконтинентальная ракета шахтного базирования при запуске, Гагат выскочил наружу, хватая ртом, носом и даже ушами (хоть и безуспешно) чистый воздух.

Почти сразу же рядом с ним на теплую шершавую плитку пола, всхлипывая и раздирая грязными кулаками красные слезящиеся глаза, как лосось из водопада, выскочил Иудав, повалился на пол и застыл в позе жирафа, которому внушили, что он — ёж.

— Что… ты… опять… натворил… сын… верблюда?!.. — через пяток минут нашел, наконец, в себе силы и кислород Гагат.

— Тысамсказал… броситьперья… вкаменнуюкислоту… — умирающим воздушным шаром просипел второй колдун.

— Какие… перья… бросить…

— ПтицыРух…

— Идиот!.. И этот… репоголовый… мой брат… Дайте… мне… стакан окрошки… Я отравлюсь…

Иудав уже хотел, было, возмутиться и отреагировать адекватно, но ассиметрично, на пассаж о «сыне верблюда», осложненный «идиотом» и «репоголовым», но любопытство пересилило, и демарш оскорбленного достоинства был оставлен на потом.

— Чтотакое… «окрошка»?..

Блеснуть непонятным, но зловещим словечком Гагат умел и любил ровно настолько же, насколько ненавидел признаваться, что чего-то не знает.

— Сложносоставный… быстродействующий яд… избирательного действия… изобретенный… в незапамятные времена… какими-то дикими… северными… племенами… — авторитетно откашливаясь в процессе, пояснил он. — Поражает все… системы… организма… но только пришельцев… Для местных он безвреден… Они даже сложили… поговорку… «Что местному… хорошо… то пришельцу… полный… распад… телесной оболочки…»

— Откуда… тыэтознаешь… — озадаченно прохрипел Иудав.

— Помнишь… в седьмом классе… меня заставили… изображать ковер… на слете магов Сулеймании… и дружественных государств… за то, что я настоящий ковер… нечаянно превратил… в скорпиона… и он убежал… ужалив декана… и растоптав по дороге несколько верблюдов…

Задыхающийся от первых симптомов аллергии на жженые перья Рух Иудав прерывисто хихикнул.

— Оннаступилмненаногу… и я… месяц… неходилвшколу… Иподарил… тебезаэто… свой… перочинный… йэ-кхэ-кхэ-кхэй!.. Охй…

— Чтоб ты сдох… — автоматически произнес Гагат эквивалент Шатт-аль-Шейхских черных магов общечеловеческому «Будь здоров».

— Тебетогоже… — вежливо прокашлял в ответ его брат.

— Так я тебе сказал… какие перья… положить… — вернулся к больной теме Гагат.

— Какие?..

— Заморской птицы «вора бей», бестолковый!.. Они же… в рецептуре… нахождения вора… ясно прописаны… Мы же их вместе… утром покупали… Забыл?..

— Незабыл… Асколькоони… стоят… забыл?.. Ияподумал… Перо… оноиесть… перо…

— Болван… он и есть… болван… — раздраженно прошипел себе под нос Гагат.

А вслух сказал:

— Пока ты приходишь в себя… я спущусь вниз и посмотрю… может, что-нибудь все-таки… получилось… — и, набрав полную, еще саднившую и горевшую от пережитой газовой атаки, грудь воздуха, старший брат нырнул в подвал.

Через пять минут из подполья донесся его ворчливый, но довольный голос:

— Кончай чихать! Спускайся! По-моему, результаты есть!..

Осадок на дне реторт был, кажется, правильного цвета и консистенции, сама жидкость — приблизительно нужного запаха; кости, камни и пуговицы из пульсирующего сторожевого тридцатисемигранника разлетелись с каким-то значением, пусть пока и не очень понятным; жертвенные существа положили свои жизни на алтарь оккультных наук в почти нужном порядке, что доказали их селезенки… И если пренебречь небольшой погрешностью, встречающейся при каждой магической операции, как, вроде бы, учили их когда-то преподаватели, не к ночи будет помянуто… Словом, из тех данных, что им удалось получить за сегодняшнее гадание, вполне можно было определить, где находятся и куда движутся и кувшин, и похититель кувшина.

И братья, шумно примирившись, и поклявшись, что следующее гадание они уже будут проводить на внутренностях злосчастного вора, бросились наверх собираться в путь.

* * *

Вздохнув в последний раз ускользающей прохладой, ушло на покой утро, уступив место разгоряченному самодовольному дню, а Фарух все спал, и не подозревал, какие пронзительные краски и красоты рассвета он не увидел, какие чистые, радостные и звонкие птичьи голоса не услышал, какие головокружительные, пьянящие запахи моря, горных трав и цветов он пропустил, и приближение какого большого и хорошо вооруженного конного патруля он прозевал.

О последнем, вот уже через несколько минут, он будет жалеть больше всего из перечисленного выше.

Хотя птичье пение тоже было очень даже ничего.

А пока шесть всадников остановились в нескольких конских шагах от него и придирчиво, но недоверчиво оглядели.

— Это не наш, — наконец, уверенно заявил один из них.

— Это можно исправить, — не менее уверенно выразил свое мнение другой.

— Наверное, его купцы оставили, — предположил третий.

— И что?

— Ничего. Оставили — значит, не нужен.

— Не нужен им — сгодится нам, — подытожил всадник на самой большой лошади, по-видимому, командир конного патруля. — Амбабула, разбуди несчастного юношу.

— Будет сделано, о Секир-баши, — и самый молодой, но самый огромный солдат, прихватив моток веревки, соскочил на землю и, мягко ступая подкованными сапогами по белому песку, вразвалочку подошел к спящему.