Череп под кожей - Филлис Дороти Джеймс

– Но это ужасно!

– Вы так говорите только потому, что молоды, красивы и нетерпимы. В иное время иному юноше это не повредило бы. Возможно, он даже поблагодарил бы ее. Но Саймон Лессинг мечтал о другом образовании. Кроме того, у него романтическая натура. То, что она прочла в его глазах, оказалось не желанием, а отвращением. Разумеется, я могу ошибаться. Возможно, она не продумала все как следует. Клариссе это было не свойственно. Но она попросила его зайти к ней. И он пришел, как я когда-то приехал к своему дяде.

Она спросила:

– И что случилось? Как вы узнали?

– Я солгал Грогану насчет времени, когда я вышел из комнаты. Я переоделся очень быстро, так что без двадцати два уже проходил мимо двери Клариссы. В тот самый момент оттуда выглянул Саймон. Встреча была неожиданной. Мы уставились друг на друга. У него был жуткий вид – мертвенно-бледное лицо и остекленевшие глаза. Я подумал, что он вот-вот потеряет сознание, толкнул его обратно в спальню и запер дверь изнутри. На нем были только плавки, а рубашка и джинсы валялись на полу скомканные. Кларисса же лежала на кровати, раскинув руки. Она была мертва.

– Откуда вы знаете? Почему вы не позвали никого на помощь?

– Моя дорогая Корделия, вероятно, я веду уединенный образ жизни, но могу определить, что передо мной покойник. Я проверил. Прощупал пульс, провел уголком носового платка по глазному яблоку – неприятная процедура. Никакой реакции. Он ударил ее по голове шкатулкой с драгоценностями и размозжил ей череп. Шкатулка так и осталась там лежать. Как ни странно, крови было очень мало: небольшое пятно на предплечье – там, куда попала кровь, и тоненькая струйка под левой ноздрей. Кровь почти высохла, когда я увидел Клариссу, хотя она скончалась около десяти минут назад. Казалось, будто рваная рана обезобразила кожу над ее открытым ртом. Это последнее унижение, с которым никто из нас ничего не может поделать, – нелепый вид на смертном одре. Она пришла бы в ярость, увидев это! Но это вы и сами понимаете. Вы ее знали.

– Вы забыли, – заметила Корделия. – Я видела ее после. Я видела ее, когда вы разделались с ней. Тогда она уже не выглядела нелепо.

– Бедная Корделия! Мне очень жаль. Я бы избавил вас от этого зрелища, если бы только мог. Но я подумал, что это будет выглядеть подозрительно, если я поднимусь пораньше и разбужу ее сам. Кое-что из популярных книг я усвоил. Никогда не стоит оказываться на месте того, кто обнаружил тело.

– Но почему? Он объяснил почему?

– Не вполне связно. К тому же тогда я больше думал о том, чтобы увести его и обсудить последствия этой встречи с психологической точки зрения. Однако ни один из них не получил то, что хотел. Она, должно быть, увидела стыд и отвращение в его глазах. А он разглядел в ее взгляде намек на крушение всех своих надежд. Она принялась насмехаться над ним из-за его сексуальной несостоятельности и сказала ему, что он так же бесполезен, как и его отец. Думаю, именно в тот момент, когда она лежала полуголая на кровати с улыбкой и издевалась над ним и его покойным отцом, стирая в пыль все его надежды, он и потерял контроль над собой, схватил шкатулку с драгоценностями – единственный тяжелый предмет, оказавшийся поблизости, – и опустил на голову Клариссе.

– А потом?

– Вы не догадываетесь? Я подробно объяснил ему, как поступить. Сочинил для него версию событий, которую он и рассказал полиции. Он должен был сообщить, что после обеда отправился поплавать, как и сказал всем нам. Он бродил по пляжу где-то в течение часа после окончания обеда и только потом вошел в воду. Он отплыл от задней части замка примерно без четверти три, чтобы успеть переодеться к спектаклю. Я удостоверился, что он выучил все наизусть, отвел его в ванную Клариссы и смыл маленькое пятно крови. Потом вытер раковину туалетной бумагой и выбросил ее в унитаз. Я нашел вырезку. Это не отняло много времени. Было очевидно, что она хранилась либо в сумке, либо в шкатулке с драгоценностями. Потом я отвел его в соседнюю комнату и показал, как спуститься по пожарной лестнице из окна ванной, не касаясь перекладин руками. Он вел себя как покорный ребенок: послушно и исключительно спокойно. Я наблюдал, пока он спускался с лестницы со шкатулкой под мышкой, потом – как он подошел к обрыву и швырнул ее в море, как я его и учил. А если полицейским и удастся ее вытащить, они обнаружат, что роскошные драгоценности пропали. Я вытащил их и выбросил в море в другом месте. Простите, что не сообщаю вам, где именно я это сделал. Однако если бы полицейские обнаружили, что из шкатулки пропала только статья, это сыграло бы против нас. Потом он нырнул, и я смотрел, как он рывками погреб к западному гроту.

– Но за этим наблюдал кое-кто еще. Мунтер, из окна башни, единственного окна, которое выходит на пожарную лестницу.

– Я знаю. Он сумел донести это до нас в пьяном бреду, когда мы с Саймоном помогали ему дойти до комнаты. Но это не имело никакого значения. На Мунтера можно было положиться. Я сказал Саймону, чтобы он не беспокоился. Мунтер любую мою тайну унес бы в могилу.

– Как удобно, что он так быстро ее туда унес, – заметила Корделия. – Разве можно действительно доверять пьянице?

– Я мог доверять Мунтеру, как трезвому, так и пьяному. И я не убивал его. Как и Саймон, насколько мне известно. По крайней мере эта смерть была случайной.

– И что вы сделали потом?

– Нужно было действовать быстро. Но спешка и риск оказывали стимулирующее воздействие. Эту головоломку реальной жизни я продумал почти с такой же тщательностью, как и «Вскрытие». Я удалил макияж с ее глаз, чтобы полиция не заподозрила, что она ждала гостя. Потом уничтожил доказательства того, как именно ее убили, и подменил орудие убийства на то, что не мог принести Саймон, не знавший о существовании руки. Такое орудие убийства ввело бы полицию в заблуждение и заставило подумать, что убийца связан с таинственными анонимками. Я не сообщал Саймону, что я задумал, и не притрагивался к телу до тех пор, пока он не ушел. Его незнание стало для него лучшей защитой. Он так и не увидел разбитого в кровь лица Клариссы.

– А руку, я полагаю, вы пронесли во внутреннем кармане вашего плаща?

– У меня все было наготове: и рука, и записка. Я собирался положить их в шкатулку, которую Кларисса должна была открыть во второй сцене третьего акта. Я мог спрятать их только под плащом и подложить в последнюю минуту, что потребовало бы некой ловкости рук. Но, я думаю, у меня получилось бы. И, уверяю вас, результат превзошел бы все ожидания. Сомневаюсь, что она смогла бы доиграть сцену до конца.

– Так вот почему вы вызвались быть помощником режиссера и взяли на себя ответственность за реквизит?

– Именно поэтому. К тому же это было естественно. Все думали, что я хочу присматривать за своими вещами.

– А после того как вы превратили в месиво лицо Клариссы, я полагаю, вы отнесли одежду Саймона в грот опять же под плащом.

– Как хорошо вы разбираетесь во лжи, Корделия. Я предпочел бы оставить одежду на берегу, но времени было мало. Дальше маленького грота позади террасы я добраться не успел. А потом я вошел в театр через галерею и проверил реквизит с Мунтером. Должен отметить, что я не сильно переживал из-за отпечатков пальцев в комнате Клариссы. Это мой дом. Мебель и все предметы, включая мраморную руку, принадлежат мне. Это совершенно естественно, что на них остались мои отпечатки. А вот след от руки на смежной двери вызывал у меня вопросы. Это доказывало бы, что я был последним, кто к ней прикасался. Вот почему я потрудился открыть ее, после того как мы нашли тело.