Второй пол - Симона де Бовуар
Шрифт:
Интервал:
…Она бродила по городу, и все, что видела и слышала, казалось ей каким-то незаконченным, ею овладела скованность, которая никак не проходила. Она спешила заняться чем-нибудь, но за что бы она ни бралась, все получалось не так… После этих долгих весенних вечеров и прогулок по улицам города Фрэнки охватывала острая грусть, сердце ее сжималось и почти переставало биться.
В этот смутный период детское тело становится телом женщины, превращается в плоть. Если девочка не страдает эндокринными нарушениями, вызывающими задержку развития, то к двенадцати-тринадцати годам она вступает в пору полового созревания[302]. У девочки оно начинается гораздо раньше, чем у мальчика, и приводит к гораздо более важным изменениям. Девочка вступает в эту пору с беспокойством и неудовольствием. Развитие груди и волосяного покрова сначала вызывает у нее стыд, который, правда, иногда перерастает в гордость; она вдруг становится застенчивой, не хочет показываться голой даже сестрам и матери, с удивлением и ужасом изучает свое тело; она с тревогой следит за тем, как под соском, еще недавно таким же безобидным, как пупок, растет плотная и немного болезненная округлость. Ее беспокоит, что у нее появилось уязвимое место; конечно, эта боль незначительна, ее не сравнить с ожогом или зубной болью, но боль, как при несчастных случаях или при болезни, всегда была аномалией, а юная грудь в нормальном состоянии ощущает какое-то глухое раздражение. С девочкой что-то происходит; это не болезнь, а нечто заложенное в самом законе существования, но тем не менее это борьба, разрыв. Конечно, с момента рождения и до пубертата девочка росла, но не замечала, что растет: день за днем ее тело было ей дано как нечто точное и завершенное; а теперь она «формируется», и само это слово внушает ей ужас; проявления жизни внушают доверие лишь тогда, когда обретают равновесие и устойчивую форму расцветшего цветка или лоснящегося животного; и девочка, переживающая развитие груди, осознает двусмысленность слова «живой». Она – не золото, не алмаз, а какая-то странная, подвижная, неопределенная материя, в которой происходят нечистые алхимические процессы. Она привыкла к волосам, ниспадающим спокойными кольцами, словно моток шелка, а новая растительность под мышками и внизу живота превращает ее в животное или в водоросль. Независимо от того, предупреждали ее или нет, она предчувствует в этих изменениях некую цель, отрывающую ее от нее самой; она становится частью жизненного цикла, куда более широкого, чем ее собственное существование, угадывает зависимость, обрекающую ее на мужчину, на ребенка, на смерть. Сами по себе груди кажутся бесполезным, вызывающим наростом. До сих пор у всех частей туловища: у рук, ног, кожи, мускулов, даже у округлых ягодиц, на которых удобно сидеть, – было ясное назначение; немного подозрительными были только половые органы, но, во-первых, они воспринимались как мочеиспускательные, а во-вторых, они скрыты, их никто не видит. Теперь же грудь проступает под свитером или кофточкой и тело, которое девочка привыкла не отделять от собственного «я», становится для нее плотью; оно – объект, который замечают и видят другие. Одна женщина говорила: «Мне было так стыдно, что я два года носила пелерины, чтобы спрятать грудь». Вот слова другой: «Никогда не забуду, какое смятение охватило меня, когда одна из моих сверстниц, сформировавшаяся раньше меня, нагнулась однажды за мячом и я увидела в вырезе ее пышную грудь; ее тело было так похоже на мое, на то, каким оно станет, что я устыдилась себя самой». Еще одна женщина рассказывала мне: «В тринадцать лет я ходила в коротких платьях без чулок. Какой-то мужчина отпустил насмешливое замечание по поводу моих толстых ног. На следующий день мама заставила меня надеть чулки и удлинить юбку, но я никогда не забуду свое потрясение от сознания того, что на меня смотрят». Девочка чувствует, что тело ей больше неподвластно, что оно больше не является ясным выражением ее индивидуальности, становится чужим; и в то же время другие начинают воспринимать ее как вещь: на улице ее провожают глазами, обсуждают ее телосложение; ей хочется стать невидимой, ей страшно превращаться в плоть и страшно выставлять эту плоть на всеобщее обозрение.
От отвращения к себе у многих девушек появляется желание похудеть: они отказываются есть, а если их заставляют, их тошнит; они постоянно следят за своим весом. Другие становятся болезненно робкими, для них настоящая пытка войти в гостиную или даже выйти на улицу. Иногда это становится причиной психозов. Жане в своей работе «Навязчивые состояния и психастения» описывает на примере больной по имени Надя типичный случай психоза:
Надя была девушкой из богатой и глубоко интеллигентной семьи. Она была элегантна, артистична, с ярко выраженными музыкальными способностями. Но она с детства была упряма и раздражительна. «Ей очень хотелось, чтобы ее любили, от родителей, сестер, прислуги – словом, от всех она требовала необычайной любви. Видя даже небольшую привязанность, она становилась настолько требовательной и властной, что отталкивала от себя людей. Она была болезненно чувствительна, и из-за насмешек ее двоюродных братьев и сестер, желавших смягчить ее характер, в ней зародилось чувство стыда, сфокусировавшееся на ее теле». Кроме того, потребность быть любимой внушила ей желание оставаться ребенком, маленькой девочкой, которую все ласкают и которой ни в чем не отказывают. При мысли о том, что она когда-нибудь вырастет, ее охватывал ужас. Ее состояние значительно ухудшилось из-за раннего полового созревания: к опасениям, связанным с ростом, добавилась стыдливость. Поскольку мужчины предпочитают полных женщин, ей всегда хотелось быть очень худой. К детским страхам прибавилось чувство отвращения, которое мучило ее в связи с ростом волос на лобке и развитием груди. В одиннадцать лет она еще носила короткие юбки, и ей стало казаться, что на нее все смотрят. Ей стали шить длинные юбки, но, несмотря на это, она стыдилась своих ног, бедер и так далее. При появлении менструации она чуть не обезумела; когда начали расти волосы на лобке, она была убеждена, что подобная мерзость есть только у нее, и до двадцати лет тщательно их выщипывала, «чтобы отделаться от этого животного украшения». Развитие груди обострило навязчивое состояние, поскольку ей всегда внушала отвращение полнота. Она не осуждала за нее других женщин, но считала, что ее бы это испортило. «Я не стремлюсь быть красивой, но, если я располнею, мне будет очень стыдно, это будет просто ужасно. Если бы я растолстела, я не решилась бы никому показаться на глаза». Она была готова на все, лишь бы не вырасти: она прибегала к различным предосторожностям, давала клятвы, совершала заклинания. Она клялась прочесть молитву пять или шесть раз, подпрыгнуть пять раз на одной ноге. «Если я в музыкальной пьесе четыре раза возьму одну и ту же ноту, я согласна стать большой и потерять любовь окружающих». В конце концов она решила прекратить есть. «Я не хотела ни толстеть, ни расти, ни становиться похожей на женщину, мне хотелось навсегда остаться маленькой девочкой». Она дает торжественную клятву не принимать никакую пищу, затем, уступая мольбам матери, отказывается от нее, но проводит целые часы, стоя на коленях, дает письменные обеты, рвет их. Когда ей было восемнадцать лет, умерла ее мать, и она установила для себя следующую диету: две тарелки овощного супа на воде, один яичный желток, столовая ложка уксуса, чашка чая с соком одного лимона. Это все, что она ела в течение дня. Ее мучил голод. «Иногда я часами думала о пище, так мне хотелось есть, я глотала слюну, жевала носовой платок, каталась по полу от голода». Но на искушения она не поддавалась. Она была красива, но утверждала, что у нее опухшее, покрытое прыщами лицо. Если врач говорил, что он не видит никаких прыщей, она отвечала, что он ничего в этом не понимает и не умеет «разглядеть прыщи, которые находятся под кожей». Кончилось тем, что она стала замкнуто жить отдельно от семьи в небольшой квартире. Она не выходила их дому и виделась только с сиделкой и врачом. Ее приходилось долго уговаривать, чтобы она согласилась повидаться с отцом. Однажды у нее значительно ухудшилось состояние, после того как отец сказал, что она хорошо выглядит. Она ужасно боялась иметь круглое, румяное лицо и крепкие мускулы. В квартире почти всегда было темно, поскольку ей была невыносима мысль, что кто-то ее увидит или даже сможет увидеть.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!