Собрание сочинений. Том 1. Голоса - Генрих Вениаминович Сапгир

В Питере я познакомился и подружился со многими, прежде всего с компанией: Рейн, Бобышев, Найман и совсем юный Иосиф Бродский.

Помню, куда-то мы спешим в метели, через мост, проходим под мордами каменных коней…

Видел и золотоволосого Горбовского, который был так пьян, что на моем выступлении завернулся в ковер и так, в ковре, укатился в другую комнату. Это было на улице Рубинштейна на квартире у Жени Рейна, простите невольную рифму. Но про кружки и круги Ленинграда, думаю, лучше меня и подробнее напишет когда-нибудь мой давний друг Виктор Кривулин, который знает весь Питер во времени и в пространстве глубоко и досконально, поверьте.

Между тем слухи о нас по Москве множились и росли, и к нам в Лианозово стали наведываться гости-иностранцы. За иностранцами поползли черные машины известной организации. Но это уже отдельная тема. Государство и художник.

Пользу это между тем принесло. Художники начали продавать свои картины. Откровенная бедность, на уровне нищеты, отодвинулась. Хотя мне она никогда не мешала. По молодости, думаю. Про поэтов и художников начали писать не только фельетоны. За рубежом стали появляться серьезные статьи.

А в Лианозово Борис Слуцкий привез однажды Илью Григорьевича Эренбурга с женой-художницей и поэта Мартынова. Когда после просмотра картин все, объединясь за столом, что-то пили и закусывали, я спросил у Ильи Григорьевича, что он думает о картинах Рабина и Кропивницких.

«Это все – экспрессионизм, – ответил маститый писатель. – Лично мне ближе импрессионисты».

– А как же Пикассо? – зная, что его рисунками увешана вся квартира моего собеседника, спросил я.

– Но он же мой друг! – с непосредственной гордостью ответил Илья Эренбург.

По этому случаю мне хотелось бы заметить, что русское искусство конца 50-х – начала 60‐х объединяет несомненная экспрессия. Слишком долго и крепко была сжата пружина. И теперь она со звоном распрямилась.

ИДУЩИЙ К НАМ ХОЛИН

Всю вторую половину века Россия прожила с поэтом, которого так и не узнала. Только теперь его стихи и проза станут доступны широкому читателю. Здесь было много причин, мешающих восприятию и приятию его поэзии. Но главную мне хотелось бы указать. В России государство и общество всегда были враждебны истинному таланту, если что и изменилось в двадцатом веке, то только в худшую сторону. Убивать стали масштабно, обманывать и промывать мозги массово. И должен был возникнуть Игорь Холин, который жестко и правдиво в свойственной ему лаконичной манере стал изображать незавидную судьбу «маленького» человека, как говорится, точнее, рядового русского человека, потому что поэт жил в Москве и писал о России.

Умерла в бараке 47 лет

Детей нет

Работала в мужском туалете

Для чего жила на свете

Он изображал реальность, то есть писал то, что есть и так, как это бывает. И обществу трудно было воспринять это как факт искусства.

Во второй половине нашего века определяющим и массовым искусством стало кино – напыщенное, лживое, мелодраматическое, проповедующее государственный реализм, независимо от того, где родилось – в США или в Советском Союзе. Вот уж поистине яд, пропитавший кинопленку, как и многие книги, впрочем.

Общество поэта игнорировало, государство подозревало во всех грехах. И если Пушкин в свое время им сказал: «Подите прочь! Какое дело Поэту мирному до вас…» То Холин отозвался иначе: «Вы не знаете Холина / И не советую знать! / Это такая сука! / Это такая блядь…» Он как бы стал на точку зрения обывателя и угадал, что тот о нем скажет. А стихи были как афоризмы, легко запоминались и беспокоили. Стихи жгли. Становилось неуютно жить. Но раз узнав, забыть было невозможно.

Вглядываясь в эти произведения, скоро замечаешь, что объективный и подчас иронический тон только скрадывает доброту и сочувствие к лирическому герою, с которым случается всякое, как со всеми нами в этой жизни. Поэт улыбается как бы сочувствуя и сожалея.

…Вывод,

Вожди

Нужны,

Как дожди.

Его прямые предшественники Михаил Зощенко и Евгений Кропивницкий так же иронически улыбались, глядя на род человеческий. По-моему, кругом столько зла, что иногда хотелось бы к человечеству отнестись все-таки как к неудачному опыту Бога. Но поэт Игорь Холин противоречив. Он пишет капитальную поэму «Умер Земной шар», где изображает все земные ментальные и астральные слои, а затем идет длинный список Друзей Земного Шара, где оказываются не только все современные политики и люди искусства, но и все его друзья и знакомые. И первый Друг – Бог… Это напоминает фразу Моцарта из сцены «Моцарт и Сальери»: «Ведь он же гений, как ты да я…» Перед какой-то высшей объективностью, действительно, все люди или гениальны… или придурковаты. Или и то и другое – одновременно. И Холин видел это, ведь он был великий поэт.

Книга «жители барака» была только началом. Затем Холин переселил своего героя из 1958 года в 1958 век и написал цикл «Космические стихи».

На Марсе

В городском парке

На скамейке

Сидит

Существо

Напоминающее

Краба

Подошел марсианин,

Сказал

Вот это баба

Парадокс, абстракция, коллаж, философские обобщения и многое другое – вот материал, из которого вылеплены последующие стихи и поэмы Игоря Холина. Иногда получалось впечатление, что поэт живет в каком-то будущем, из которого шлет нам стихи и рассказы. Он и переселился туда, несомненно, если понимать, что смерть – будущее каждого. И, пройдя сквозь смерть, поэт направляется к нам всем своим творчеством, которое уже очистило время и которое нам еще предстоит понять и оценить.

По стилю его произведения просты и изящны, иногда стихи напоминают металлические конструкции, закрученные, заверченные, но всегда законченные и классические.

НЕ УШЕЛ, А ПРИХОДИТ

Вместо слов «Ушел от нас» эту статью хотелось бы начать словами: «Наконец-то приходит к нам поэт Игорь Холин». Почему «не пришел», а «приходит», – потому что он идет из будущего. И по мере того как будет наступать оно – и третье тысячелетие тоже, будет раскрываться нам поэт Игорь Холин. В прошлом поэт был, как говорится, «не понят, не принят, не оценен по достоинству». Приходится повторять эти не самые оригинальные слова, потому что это чистая правда.

Есть нехитрая человеческая арифметика: один умнее, чем двое, двое умнее, чем трое, и т. д. В итоге – толпа неразумна, а глупее и инфантильнее общества только государство. К тому же мы живем