Никто не знает Сашу - Константин Потапов

сегодня был такой эксперимент. Я как-то почувствовал, что сегодня подходящее настроение. Это не было запланировано. Ведь концерт он всегда идёт не так, как хочешь. Сначала один порядок песен выбираешь, но видишь, как реагирует зал, выбираешь другие. Сегодня я почувствовал, ну, какую-то свободу, что ли. И решил сделать так.

– Здорово! Скажите, а что с группой «Зёрна»? Когда ждать новых песен, быть может альбомов, концертов? Или вы теперь всегда будете выступать один?

– Честно говоря, не знаю. Мы пока с ребятами взяли паузу. Небольшой перерыв. Но я буду рад играть с ними в будущем, если возможно.

– Александр, спасибо за честное интервью. И такой душевный концерт. Творческих успехов!

– Спасибо

– Саш, давай ещё отфоткаемся вот тут.

– Ага.

17. Пермь, квартира организатора Совина

Яна, я дома. Дома, грю. Я. Да. Да всё прошло ништяк. Ни-штяк! Ну немного. Ну что сразу. Потому что пра-здник. Праздник, любимая. Я и тебе винца притаранил. И цветы. Ну да-да. Далю дарили, Даль не взял. Оставил, точнее гря. Куда он их, в самолёт что ли. Какая разница, цветы и цветы. Дома цветы, разве плохо?

Ой да как всё прошло – всё прошло отлично! А-тли-чно, я считаю. Всё пошло не так с самого начала, милая. Треш и угар, хардкор, рок-н-ролл, всё, как и должно быть. Я его с вокза…эп! ла не встретил. А налей водички? Води-и-ички, эп. Ладно, я сам…

Не встретил. Потому что забыл. А когда вспомнил, понял, что опаздываю. Ну, ничего. Он подождал меня там в зале тридцать минут. Ну может сорок. Не больше часа, Ян. Потом мы приехали. Звукореж опоздал. Он сам всё, эп! он – в смысле – его величество Даль, сам всё отстроил. Но попрошу заметить, он с самого поезда был в прекрасном настроении. Я те грю. Он мне ни сло-ва! я ору?! т-с-с-с-с! ни-сло-ва не-ска-зал. Ни слова. И вообще улыбался и был такой. на пози- эп!-да что ж такое – зитиве.

Потом концерт. Ну мы там с ребятам в гримёрки, того. Тыры-пыры, надо как-то волнение у – эп!– ять. Уняли. Он, кстати, маэстро – ни разу. Так и не пьёт. Но сигаретку со мной после выкурил, забегая вперё-ё-д. Но! концерт был жесть. Он, короче, поёт – и тут эта кофе-машина. Он останавливается, пережидает и просит пока кофе не заказывать. Ну народ весёлый, где-то пьяненький, они ему – да! Да! Саша Даль, никакого тебе кофе. Он дальше и-эп! поёт. Поёт-поёт, песни свои, новые, старые, душевно так, хорошо, ну, народ уже раскочегаривается, и тут какая-то вонь. Представляешь? Не. Не кальяны, кальяны внизу-у. А там же в клубе сцена сразу за кухней, то есть, кухня сразу за сценой. И что-то там сгорело к е-эп!-беням. И понесло прям таким облаком, знаешь. Ж-и-и-р-р-р. А ты уже стелешь? Да я сниму сам, что я, штаны, не сниму! Не сдирай последние штаны с по-эп!-та. Ну хорошо, сдирай… Ну короче, жар, то есть, жир, то есть дым, вонь, я думаю, Даль меня убьёт. А он поёт, как ни в чём не бывало, прикинь. А потом останавливается и грит, мы тут порядочно зажгли. Ну все ржут. Ну типа выкрутил ситуацию в свою пользу. Он грит ещё песня и пере-эп!-рыв. Но ни-ху-яшечки. Тут пожарная сигнализация заработала. Писк посреди песни такой, пунктиром ПИ! ПИ! Т-с-с! не ору: пи!..пи!… Всех на улицу. Проветрили… Ну потом вторая часть вроде без экцес… эксесц… ёб твою мать, без происшествий. Ну я к нему в перерыве подходить даже побоялся. Подхожу после. Думаю, щас он мне как пред-эп!-ъявит. А он улыбается, грит, весело прошло. Руку пожал. Поблагодарил. И про долг не вспомнил. Ну тут меня совесть заела, я грю, Саш, а помнишь, я тебе денег должен был. Помнишь? Так вот у меня – нету… А он грит – забудь. Ложусь-ложусь. Его величество Александр Даль меня… Эп! простил.

18. До аэропорта в Перми. Саша Даль

Ему было легко. Впервые за много лет ему было легко. Весна была сумасшедшей, прозрачной, как сны. Он не замечал, как просыпался. Просто открывал глаза после четырёхчасового сна – на вписке, в вагоне, дома перед ранним самолётом – и вставал, почти не чувствуя тела. Целовал её на прощание в след от подушки, сонную, в прихожей, ехал в аэропорт. Рюкзак, гитара, всё было невесомым. И река людей в метро была плавной и несла его с Щёлковской на Павелецкую, с одной пересадкой, вверх по эскалатору, вниз по эскалатору, где женщина в будке словно тренировалась в инверсиях – занимайте левую сторону, левую сторону занимайте, левую занимайте сторону, и ему было легко. И красно-синяя колона в центре зала, обросшая толпой китайцев. И выход к Павелецкому, и гитара дожидалась на ленте, пока ему проверяли рюкзак, ему было легко. И это детское предвкушение дороги, и сэндвич с собой, и ожидание аэроэкспресса, где недовольный терминал надолго задумался, а потом выплюнул ему в руку чековую ленту билета, ему было легко. Платформа в подтаявшем снегу, и чистота вагона и мягкое кресло на втором этаже, и плавный ход, и полузнакомый силуэт девушки с каре на перроне, что удалялась из его жизни со скоростью 57 км/час согласно табло над дверью. И реклама S7 на спинках, горький кофе в стакане, взятый у развозчицы, и радостное ожидание полёта, ему было легко. Безвременье аэропорта, и привычный спор про гитару на регистрации, проход сквозь рукав, запах керосина, место в хвосте, ему было легко. Соседка через ряд медленно выводила губы кисточкой с блеском, расписывалась в полученной красоте. Женщина с телефоном слева, секретарь справа. Взлёт. Ему было легко. Он легко засыпал на время полёта, и просыпался только на стакан томатного сока и сэндвич, засыпал, а потом просыпался от звука выдвигающихся закрылок, похожих на звук принтера. Будто пилот распечатывал будущую землю, посадку, город, концерт.

Ему было легко сменять поезда и города, и вписки, и давать очередные идиотские интервью с теми же вопросами, и трястись в плацкартах, такси, сидеть в торговых центрах, ожидая опаздывающих организаторов. Он просто закрывал и открывал глаза, он засыпал и просыпался, в другом месте, другом дне, городе, он выходил и пел, он почти не чувствовал своего тела, он был невесом. То ли это была лёгкая, солнечная весна, то ли – ниточка из СМС, что связывала его с ней. Она была его незримым