Лубянская ласточка - Борис Громов

– Прошу. Ваша резиденция, господин барон. Нравится? – Борис с шутливой церемонностью широким жестом пригласил Мориса войти.

– Очень. Удивительно красиво. Похоже на старинную дворянскую усадьбу, – искренне одобрил Морис.

– Так оно и есть. С сегодняшнего дня она в вашем распоряжении, господин барон, – снова дружески подколол француза Петров. – Через полчаса подадут обед. Ты пока поднимайся наверх и приводи себя в порядок. А я займусь обедом – возможно, таких гастрономических изысков, как в «Мишель Ростан», здесь не будет, но, поверь мне, ты останешься доволен.

Как бы в подтверждение его слов, в гостиную вошла немолодая женщина и, поздоровавшись, стала что-то говорить Борису, который иногда спрашивал барона о его гастрономических пристрастиях. На вопрос, что Морис хотел бы выпить за обедом, тот без колебания заявил:

– Конечно, водку When in Rome do as the Romans do[41], – добавил он по-английски.

За столом Морис обстоятельно рассказал Борису обо всех событиях, произошедших после его отъезда из Парижа. И хотя он старательно избегал оценок своего нового парижского куратора, Петров понял: Кулябов, зарабатывая очки и третью звездочку для получения полковничьей папахи, нещадно «эксплуатировал» агента, выжимая из него все возможное и невозможное, но так и не нашел правильного подхода к барону и общего с ним языка.

– Теперь, Морис, твоя задача – отдыхать. Отдых и путешествия – вот что тебя ждет впереди. Ты увидишь прекрасные города моей страны. Ее людей. Есть еще одна очень приятная новость. Ну об этом ты еще услышишь от нашего руководства.

Морис очень обрадовался, когда узнал, что Борис будет постоянно сопровождать его в поездке по стране. Петров и сам искренне радовался, что организацию отпуска Аристократа начальство мудро поручило ему. Правда, про себя он помянул недобрым словом «агитпроповский» довесок, без которого никак нельзя. Ему предписывалось регулярно проводить с де Вольтеном идеологическую работу, растолковывая тому преимущества социалистической системы над капиталистической, да еще знакомить с материалами и решениями последних пленумов ЦК КПСС.

Рассказывать иностранцам о «блестящих успехах» и «временных трудностях» становилось все труднее. Наблюдательные и неглупые люди вскоре все сами прекрасно замечали. Тем не менее некоторые трудности в идеологической обработке сглаживали парадные маршруты Москва – Ленинград, Ташкент – Самарканд с традиционными посещениями музея Ленина, Эрмитажа и гарема хана бухарского. Они производили нужное впечатление на адептов нового мира. Но барон не был адептом! Борис очень хотел познакомить Мориса со своей страной и не хотел портить ему бесполезными политинформациями заслуженный отдых. А отдых этот был поистине заслуженным. Успешная работа де Вольтена была высоко оценена руководством КГБ, ее курировал сам начальник внешней разведки, который лично докладывал председателю КГБ о ее результатах. Секретные материалы, добытые бароном, нередко ложились на стол генсека.

«Сюзанна! Сюзанна! Сюзанна, мон ами», – страстный призыв Адриано Челентано Борис услышал сразу же, как только миновал ворота усадьбы. А когда он поднимался по ступенькам крыльца, то в доме пели уже двое. Пощелкивая пальцами и вторя знаменитому итальянцу, навстречу Петрову вышел барон. Сейчас он походил на мальчишку после первого свидания с девушкой, когда впереди лишь ожидание счастья и никаких забот.

Борис давно не видел де Вольтена таким раскрепощенным. Пускай расслабится. Что-то ждет его впереди? А Морис с размаху шлепнулся в кресло, закинув руки за спинку, с наслаждением потянулся.

– Каковы наши планы на завтра?

Они уже побывали в Третьяковской галерее и в Музее изобразительных искусств, много ездили по городу.

– Москва, бесспорно, красивейший город, – признался барон. – И она такая разная…

Впрочем, он удивлялся очередям и огорчался, что в столице «совершенно негде посидеть, выпить кофе или пива». Восхищался архитектурой храма Василия Блаженного и университета на Ленинских горах, но категорически не воспринял гостиницу «Россия» и был откровенно шокирован видом Кремлевского дворца съездов. Натали, когда рассказывала о Москве, очень хвалила дворец графа Шереметева в Останкине. Но знать о том, что Морис направился в столицу СССР, Натали не полагалось. «Завидую тебе, дорогой, – целовала она его на прощание, – Венеция, галерея Уффици – как это чудесно! Жаль, что мы не можем поехать туда вместе».

– Так что нас ждет завтра? – повторил барон.

– Я хочу пригласить тебя в Бородино.

В Бородино! Барон не верил своим ушам – ему, полковнику де Вольтену, французскому офицеру, аристократу предлагают посетить место поражения… ну, если не поражения, то унижения французской армии! Предложил бы это тупой янки, который занят тем, что ищет повод оскорбить француза, – тогда понятно. Но Борис… Морис не знал, что и думать.

– Это входит в культурную программу? – с некоторым недоумением поинтересовался он.

– Да нет, – мягко ответил Борис – Просто мне очень хочется, чтобы мы съездили туда вместе. Знаешь, еще в Париже, когда мы только познакомились и я думал, что это совсем невозможно, у меня в голове мелькнула шальная мысль: если де Вольтен когда-нибудь приедет в Союз, мы обязательно побываем в Бородино… Хорошо, отставим, – быстро добавил он, глядя на озабоченное лицо барона. – Можно съездить в Архангельское – это гораздо ближе и слегка напоминает Версаль.

– Нет, – неожиданно резко, словно принимая вызов, решил барон. – Пусть будет Бородино.

…Машина остановилась возле Утицкого кургана. Пахло свежескошенной травой, клевером и медуницей. Ветер шелестел верхушками берез, а внизу перед ними простиралось безбрежное пространство. Вдоль дорог, на лесных опушках и в открытом поле виднелись памятники. Мужчины вернулись в машину и подъехали к восточной части поля.

– Пройдемся. – Борис показал в сторону невысокого холма, щедро опушенного изумрудной зеленью. С вершины холма поднимался к небу строгий монумент. Венчал его, замерев в тревожном всплеске могучих крыльев, орел с высоко поднятой головой. Символическая ограда из чугунных цепей на уровне земли опоясывала памятник.

– Подойди ближе, видишь, тропинка есть. – Борис слегка подтолкнул барона к камню, на котором были выбиты слова на французском. Католический крест венчал надпись: AUX MORTS DE LA GRANDE ARMEE.

– «Мертвым Великой Армии, – вслух медленно читал Морис, – тысяча восемьсот двенадцатый год, пятое – седьмое сентября…»

Он обернулся к Борису, в его глазах читался немой вопрос.

– Этот монумент поставлен в память храбрости погибших солдат и офицеров французской армии. Здесь, – Борис обвел руками холм, – находился командный пункт Наполеона. И возможно, на том месте, где сейчас стоишь ты, стоял тогда и полководец. Знаешь, что впоследствии сказал Наполеон? – обратился Петров к барону, все еще пребывавшему в состоянии внутреннего волнения. – «Французы показали себя достойными одержать победу, а русские оказались достойными быть непобедимыми».