Четыре жизни Хелен Ламберт - Констанс Сэйерс

«Какого черта», – подумала я.

У меня не хватало времени, а я хотела как можно быстрее узнать историю Сандры.

В поисках Хью Марквелла я нашла телефонный номер в Остине. Хью, как выяснилось, был профессором экологических исследований в Техасском университете в Остине. Я узнала его по фотографиям. Поседевший Хью не сильно изменился и до сих пор выглядел как хиппи из 70-х, только с более полным лицом, отмеченным глубокими морщинами.

Я позвонила, набрав код Остина, но попала на автоответчик. Я надиктовала голосовое сообщение, в котором говорилось, что я, Хелен Ламберт, редактор журнала «В кадре», хотела бы услышать историю утерянных записей группы No Exit для статьи в нашем сентябрьском номере.

История Сандры стала для меня последней, но, как и в случае с другими моими версиями, мне очень хотелось узнать, что с ней в итоге произошло. Значит, Люк выпустил пластинки еще в Таосе? Я чувствовала замешательство Сандры относительно ее сил и желания быть нормальной. Пока я собирала по кусочкам собственные раздробленные жизни, мне казалось, что я по-прежнему не цельная личность, а группа женщин.

Я взглянула на часы.

Дверь открылась, и Малик вывел из комнаты молодую женщину, которая с плачем обнимала его. Впрочем, похоже, то были слезы радости. Мне пришло в голову, что я никогда не обнимала Малика. Наверное, решила я, у меня какие-то изъяны в социальном мышлении. Однако вряд ли кто-то бы стал обнимать его, узнав о давлеющем над собой проклятии.

Я села. Малик тем временем вынул из сумки декоративный кинжал и положил его на стол. Затем, окунув кисть в сосуд с кровью, начал наносить тонкий слой крови на лезвие, поворачивая его во всех направлениях, чтобы покрыть полностью. Наконец медиум положил нож на стол.

– Что вы делаете?

– Сушу кровь.

– А заклинание тоже потребуется?

Малик кивнул:

– Как только высохнет кровь.

Я слышала громкое тиканье часов и задавалась вопросом, зачем мадам Ринки повесила в своем салоне часы, которые мешают сосредоточиться. От занавесок по-прежнему исходил запах несвежих благовоний, хотя догорели они весьма давно.

Как только Малик все устроил, он положил ладони на стол по обе стороны от кинжала и заговорил со странными певучими интонациями. Я уже слышала подобное раньше. Точно так же пела мать Джульетты в ту ночь, когда наложила на меня проклятие. Глаза Малика закатились, но он продолжал говорить, не меняя ритма, высоким, встревоженным голосом. Наконец он протянул руку и схватил меня за запястье, до ужаса напугав. Все его тело сотрясала дрожь. Мои руки при этом как будто вспыхнули жаром, а на языке появился странный привкус. Я поняла, что из носа пошла кровь. В ту же секунду Малик упал со стула и покатился по полу, по-прежнему дрожа.

Я не могла понять, нужно ли вызвать «Скорую помощь».

– Малик? – Я наклонилась над мужчиной и похлопала по лицу. – Малик?

Его глаза открылись настолько внезапно, что я в страхе отпрыгнула.

– Вы меня до смерти напугали! Вы в порядке?

И вдруг я поняла, что на меня смотрит вовсе не Малик. Его голос изменился до неузнаваемости.

– О, моя прекрасная девочка! – Малик сел и неуклюже повернулся, точно кукла из «Сказок Гофмана». – Est-ce toi?[88]

Я отползала в сторону, скрипя подошвами ботинок, пока не наткнулась спиной на стену.

– Ты испугалась? Ты меня не узнаешь?

Я склонила голову.

– Maman?

– Джульетта… Моя Джульетта, – промолвил Малик, который в тот момент им не являлся.

– Maman, это ты? – Я внимательно смотрела на Малика в поисках признаков матери Джульетты. – Прости, но… ты выглядишь немного иначе, чем раньше… Как довольно старый мужчина с Ямайки.

– Ты тоже изменилась. – Малик улыбнулся. – У меня мало времени. Я сделала ужасную вещь и хочу перед тобой извиниться. Мне очень жаль.

– Перед кем ты извиняешься?

– Что ты имеешь в виду?

– Нас много, Maman. Я живу уже сто лет и снова и снова умираю в тридцать четыре года.

Похоже, она уловила печаль в моем голосе.

– О, non, – промолвил Малик. – Мне очень жаль, Джульетта.

– Ага… Что ж… – Я наклонилась. – Где ты? Где именно?

Малик покачал головой.

– Мне нельзя говорить. – В его лице я заметила боль.

– Ты страдаешь, Maman?

– Прошу тебя, милая, не спрашивай меня об этом месте. Я просто хочу посмотреть на тебя, моя прекрасная девочка. У тебя рыжие волосы. – Малик-Maman казался обеспокоенным этой подробностью.

– Да. – Я прикоснулась к волосам, понимая, что похожа на Филлипа Анжье. – Maman, мне известно о Филиппе Анжье.

Было странно наблюдать, как Малик перенимает манеру речи матери Джульетты. Иногда я даже не замечала сидящего передо мной мужчину, – настолько совершенно воплотилась Тереза ЛаКомпт в его теле. Лицо медиума исказилось.

– Я никогда не хотела, чтобы ты узнала правду. Мы каждую ночь вместе выходили на сцену. Я до сих пор вижу его таким, какой он был в те времена: высоким, с угольно-черными волосами. Он повелевал сценой. Анжье начинал с гипноза, хватая кого-нибудь из публики, затем переходил к картам и, наконец, заставлял меня левитировать. Сначала я думала, что это уловка, но он никогда не использовал веревки. Я решила, что так поступают все фокусники, и мне даже в голову не приходило, что у него была и другая сторона. Что его магия была реальна. Я была самой ценной его ассистенткой, а заодно и любовницей. Тем не менее я знала, что нас таких много. Мы год были вместе, а потом я забеременела. И вот тогда все изменилось. Сначала изменения показались мне незначительными. Он запирал меня на ночь, хотя никогда раньше этого не делал, – для моей «безопасности». Как только Филипп удостоверился, что я рожу в срок, он сказал мне, что я стану ему полезной. И я хотела оказаться полезной. Я его любила. Он был волшебником – величайшим человеком, которого я когда-либо встречала. Вот только он имел в виду совершенно другое. Филипп отвез меня в дом и обещал, что после твоего рождения он станет нашим. Мне дали комнату и заперли, а у него тем временем появилась новая помощница. Однажды я столкнулась с ней в коридоре. Она, в отличие от меня, всегда носила красное платье. Я же всегда была в синем. Так Анжье начал называть нас по цвету платьев. Вскоре я познакомилась с Красной, Фиолетовой и Желтой, потому что все мы были заперты в этом доме. Мы с Желтой были беременны.

Я вспомнила платье, которое описывала Maman. Я видела Желтую и Красную.

– Больше всего мне помогла Фиолетовая. Ее звали Эсме. Я всегда называла ее по имени. Она единственная предупредила меня о том, что должно было произойти. Что я рожу тебя и тебя принесут в жертву.