Навуходоносор - Михаил Ишков

Изменилась и международная обстановка. В Заречье, в Тебете и Кислеве, зрел заговор, об этом Навуходоносору было точно известно. Даже тесть его, правитель Дамаска, оскобленный холодностью Навуходоносора к его дочери, все чаще позволял себе делать совершенно неприемлемые заявления о нетерпимости вавилонского ярма, неподъемности тягла. Простак, он надеялся руками Навуходоносора покорить весь Арам и сесть там правителем? Это были тщетные надежды. Вспомнил бы, как трясся от страха, как валился на пол, когда после победы под Каркемишем победоносная армия вавилонян подошла под стены Дамаска. К сожалению, Бенхадад не отличается крепким умом. Это был мелкий ничтожный человечек, совершенно одуревший от родства с великим Навуходоносором и потерявший реальные очертания своей силы. Беда в том, что тронуть его нельзя! Пока!.. Возможно, что кто-то ждет не дождется, когда у Навуходоносора не выдержат нервы и он сцепится со своим родственником. Так, по мелочам растратит свои силы и царственность. Все равно Бенхадада следует приструнить, он вздорно ссорится с соседями по поводу ничего не значащих клочков земли и в случае отказа соседа удовлетворить его прихоти, тут же начинает жаловаться зятю и клянчить войска. Тут еще сообщение Хануну о посольстве, посылаемом Нехао на север. Союз Египта с Лидией был опасен, как, впрочем, и лукавство финикийцев.

Обдумывая сложившееся положение, Навуходоносор трезво полагал, что все эти трудности преодолимы, однако такой ответ как-то не грел печень. В чем загвоздка, он долго не мог понять, разве что после разговора с Хануну мелькнула прозорливая мысль — неужели Набонид прав и все эти беды выплескиваются из одного источника? Где-то в его окружении вдруг заработал потайной фонтан и начал заливать подножие его трона хрустальной на вид и в то же время насмерть отравленной жидкостью? К этой мысли склонял его Набонид. Вывод, сделанный секретарем, был ошеломляюще мрачен. Каждая трудность в отдельности, утверждал помощник, была преодолима, но что произойдет, если они навалятся все разом? Сможет ли повелитель при таком развитии событий совладать с вызовом? Скажем, на марше вспыхнул бунт в армии, в это же самое время фараон выступил за пределы Дельты с войском, одновременно начался бунт в Вавилоне… Как он сможет поспеть одновременно ко всем горячим точкам?

Против Египта можно отправить Нериглиссара, он уже созрел до руководства войском. (Кстати, неплохо бы привязать его родственными узами к царствующей фамилии — об этом, конечно Навуходоносор со своим секретарем не поделился.) Он сам явится в столицу и наведет там порядок. План был неплох, объяснил Набонид, однако вот в чем загвоздка — все эти контрмеры должны давать результат сразу и незамедлительно. Стоит войску застрять в Египте, как великий царь сможет утихомирить Вавилон? Пора принять самые решительные меры, доказывал Набонид. Отсиживаться в обороне, значит, обречь себя на поражение. Что же делать, спросил господин. А вот что, заявил Набонид надо заставить злоумышленников сделать решительный шаг. Открыть лица. Для этого…

Навуходоносор без всякой радости выслушал секретаря, потом, согласившись на его предложения, добавил, что никакого отказа от реформ, проводимых Бел-Ибни быть не может. Это будет недопустимая слабость, измена славе Мардука! Все удивительно ловко сплеталось в рассуждениях уману: величие Мардука безраздельно осеняет мир, дарует царственность правитель; тот в свою очередь несет его имя в дальние страны, тем самым награждая миром и благоденствием земли и народы; черноголовые в свою очередь в едином порыве восхваляют правителя и того, кто создал вселенную. Насущная потребность в подобном единении также была налицо — все торговое сословие независимо от языка поддерживало Навуходоносора, ремесленные и крестьянские низы тоже были заинтересованы в спокойствии. Верхам тоже пора осознать, что ежегодная подушная подать в конце концов во много раз выгоднее, чем ежегодный разбой и грабеж. Набонид не сдержал усмешку, потом тут же склонил голову. Навуходоносор приказал — говори! Что ты имеешь против первого визиря? Если бы Бел-Ибни был более осторожен, сказал Набонид, поменьше трепал языком насчет подлинной сущности всех этих белов, баалов, ваалов, которые всего-навсего являются древними обликами Мардука, если бы помалкивал насчет того, что въявь они не существуют и представляют из себя остатки дикости и варварства — великому царю было бы куда легче проводить в жизнь подобную политику. Мысль эта тайная, зачем уману высказывает ее повсеместно, когда следует и когда не следует? Может, вызвать его и сделать ему хорошее внушение, ведь он, правитель Вавилона, до сих пор, по совету мудрейшей, прекраснейшей Амтиду, неукоснительно дистанцировался от своего первого министра. Мало ли какие мысли старик имеет право высказывать вслух — такое свободомыслие было в Вавилоне не в новинку. Задолго до Бел-Ибни по рукам ходили таблички с такими еретическими сочинениями как «Зерцало правителя», где в кощунственной для правителя форме давались советы по управлению государством. Если бы уману заодно приструнил свою воспитанницу, принцессу из Каркемиша, позволяющую себе в открытую насмехаться над опекаемыми царем культами. Что у мужчины в печени, то у бабы на языке… С другой стороны, осторожно начал Набонид, с нее удобнее всего начать. В той круговерти, разметавшей общественное спокойствие и веру в царя, она играет далеко не последнюю роль. Далее Набонид сказал, что у него есть надежные сведения, что эта вздорная спесивая женщина мечтает примерить тиару царицы вавилонской. Стать, как бы поточнее выразиться новой Шаммурамат или, как ее называют греки, Семирамидой… Ты полагаешь спросил Навуходоносор, что она… с моим братом?.. Секретарь склонил голову — так утверждает Ша-Пи-кальби.

Хорошо, действуй, разрешил правитель.

На следующее утро Набонид отправился из возвращавшейся армии в Вавилон, а Навуходоносор послал приказ первому визирю прибыть в городок Шамшара, в верховьях реки Диялы, где он будет рядом с Амтиду. Навуходоносор взял с собой отборных, а также несколько конных отрядов, одним из которых командовал Рахим-Подставь спину, оставил войско на Нериглиссара и по древнему торговому тракту, проложенному по левому берегу Тигра, мимо города Арбела, поспешил в предгорья Загроса к милой Амтиду.

Здесь, в горах, действительно было великолепно! Синеющие, зубчатыми ступенями, уходящие в поднебесье хребты на горизонте — в той стороне, совсем рядом, лежала страна Парсу — пышная и обильная растительность на склонах окружающих гор, дикие яблони в цвету в местных прозрачных буковых рощах, говорливые речушки в глубоких живописных провалах скоро успокоили печень, охладили голову, наполнили сердце миром и любовью.

Небольшую, хорошо укрепленную крепость он увидел издали. Первым делом приметил высокий металлический шест, над нем развевался штандарт — на синем поле золотой дракон Мардука. Рядом чуть пониже, повернутая уступом башня, на которой огромной лохматой папахой было нахлобучено аистиное гнездо. Пощелкивающий клекот Навуходоносор услышал издали, невольно придержал коня, прислушался… Большая белая птица, стоя в гнезде и уставив клюв в прозрачное небо, с упоением сыпала щелчками. Между ее ног копошились, затевали драки воробьи, тут же, среди сучьев и веток устроившие собственные гнездышки. В крепости звучно мыкнула корова, залилась лаем собака.

Несколько дней в ожидании приезда Бел-Ибни Навуходоносор и Амтиду провели на природе. Совершили неспешную конную экскурсию к развалинам старинного города, чье название и имена правителей давным-давно стерлись из памяти людской. Отыскали надписи, вырубленные на отвесных скалах большинство из них относились к временам ассирийских царей, ходивших походами на восток, однако попадались здесь и более древние речения. Одно из них было подписано царем Гильгамешем, первым царем Урука — «все видавшем», как сообщалось о нем в старинной легенде. Посетили горячие ключи, где царь омыл тело в противно пахнущей, но удивительно целебной, снимающей усталость воде. Местные пастухи были щедры на овечий сыр, молоко и сказки. Вечера проводили в саду, по приказу Амтиду разбитом на склонах удивительной формы холма, расположенного рядом с замком. Массивный каменный выступ на вершине напоминал конскую голову. Склоны холма были искусно срезаны и на широких ступенях насажаны плодовые деревья, устроены водоемы окаймленные удивительно живописной кладкой из местных булыжников. Подаваемая сверху вода на нижних ярусах рассыпалась фонтанами. Сад был полон живностью — лани, робея, вытягивая трепетные шеи, кормились из рук. Кудурру тоже было чем поделиться с Амтиду, он столько повидал за это время. Рассказывал о дальних странах: о неприступном, расположенном на скалистом острове, финикийском городе Тире, о долине Собачьей реки, где на отвесных скалах тоже были выбиты надписи прежних властителей — недавних их предшественников, Асархаддона, Синаххериба, Ашшурбанапала, современника Нехао, спешившего к своему Каркемишу, а также допотопных царей Саргона, Тутмоса, Рамзеса.