Белая змея - Танит Ли

Она откинула голову, волосы блестящей волной окутали ее, глаза наполнились бескровным огнем. Сила текла сквозь нее, словно лучи зимней луны. То, о чем она говорила ему несовершенным языком людей, было не более и не менее чем фактом.

— В конце концов мы станем теми, кем были, какими остались в своей истории. Есть память. Она говорит, что мы были крылаты. Я почти уверена, что это возможно. У нас есть обычаи из земель над небом, и говорят, что мы ушли из этих мест на колесницах, подобных звездам, и вернемся туда, чтобы вернуть себе множество королевств. Мы видим это в снах. Я тоже. И когда я сплю… там совсем другие цвета, которые я даже не могу описать. И во всех этих мирах будет править моя раса. Без милосердия и жалости, пока мы не падем или не будем низвергнуты с нашей высоты. Наши крылья сломаются, и наше время кончится. Мы излечиваемся от смерти. Но родится смерть, которую даже Лишенные Тени не смогут исцелить. Поэтому нас станут очень бояться и так же сильно ненавидеть. А до восхода этой смерти наш путь лежит вверх. Чаши с пламенем будут гореть перед нашими бессмысленными алтарями, и имена тех, кому мы поклоняемся, будут нашими собственными. Мы боги. Но Анакир не богиня. Анакир — это все, а боги — лишь часть этого.

Сумерки пришли в ее глаза, но не окрасили их — или окрасили теми неописуемыми цветами, о которых она не могла поведать ему.

— Нам завидуют и презирают нас, — закончила она. — И ты знаешь об этом.

Он склонил голову.

— Вис содрогнется, но в конце концов нам же станет хуже от этого. В конце мы проиграем, — она протянула к нему руки через смертное ложе своего восставшего родича. — И все-таки сейчас мы живы, ты и я.

Когда он подошел к ней, она опустила голову ему на грудь, словно устала и хотела спать.

— Перед рассветом ты должен уйти из этого колдовского нечистого города. Я покажу тебе безопасную дорогу. К морю. Это не так далеко, Регер, любимый мой. Ты доверяешь мне, чтобы сделать, как я говорю?

— Да. Но это будет утром.

— Ты читаешь мои мысли, — прошептала она.

Сухость равнины сгустилась в запахе этого вечера, как аромат отдаленного звездного неба, перекрывая беспредельные людские грязь и зловоние, и земля набухала измененной растительностью Ашнезии.

Они шли по складкам и ущельям города.

По дороге она показывала ему громадные памятники и позолоченные алтари, прекрасное навершие храма с цветком внутреннего огня. Там, где во дворцах светились окна, в них порой двигались тени. Но большая часть домов здешней знати была еще не занята. То и дело по саду, словно ожившие статуи, проходили белые эманакир.

Они находились в постоянном единении и в то же время были отдельны друг от друга.

Дважды Аз’тира выходила навстречу собратьям, и в полной тишине происходил обмен приветствиями.

Неприязнь этого места настигала его как подсознательная музыка, он не мог не слышать ее. Она сказала, что он должен уйти до наступления нового дня. Он наблюдал за ними в их святилище, ему позволили присутствовать на ритуале нового воплощения — а он был Амреком и сутью Висов.

Но их непереносимость была ничем перед покоем этого вечера и перед ее беззаконной и беспредельной красотой. Звезда вознеслась на здешние целомудренные небеса.

Они шли и изредка говорили об Элисааре, о Саардсинмее, словно она все еще процветала, освещенная факелами, и на стадионе должны были состояться гонки. Они смеялись вместе. Старые раны затянулись с осознанием смысла времени и чувств.

* * *

В овальном зале особняка Аз’тиры рабы накрыли королевский ужин. Серебряные тарелки с позолотой, украшенные морскими чудовищами, без сомнения, прибыли из Ша’лиса. Красное вино было даром Вардата.

Их ставшая непринужденной беседа растаяла в паузах понимания и желания.

В ее спальню вела маленькая низкая лесенка. Комнату без окон, отделанную как внутренность раковины, озарял десяток свечей.

Ее нагота, когда он внезапно столкнулся с ней, белая, как лед или мрамор, обладала своим внутренним огнем, который он успел позабыть. Изголодавшись, они бросились друг на друга, как леопарды, сойдясь на какую-то минуту. А затем — снова, и земля закружилась и уплыла из-под ног.

Они находились за домом кружевниц. Он даже слышал отдаленный шум движения по Пятимильной улице. Или это была Мойхи и статуя, которая по его молитве стала живой плотью.

— Прости, что воспользовалась тобой, Регер.

— Похоже, в этом мы одинаковы.

— Это не то пользование, какое я имею в виду.

— Я прощу тебе все что угодно, Аз’тира эм Ашнезия. В любом случае ты переживешь меня. Какое это имеет значение?

— Как только ты оставишь меня здесь, я снова стану для тебя призраком, — произнесла она.

В последний темный час, пока они лежали на подушках, она принялась заплетать волосы. Пошевелившись в ее руках, Регер обнаружил, что попал в их сеть. Он поднял три или четыре пряди, встряхнул их и позволил снежным волосам расплестись.

— Ты всегда пахнешь цветами и свежей водой.

— И все-таки ты забудешь меня, несмотря ни на что.

Он начал расплетать еще одну прядь, но она остановила его.

— В Иске… — начала она.

— Что — в Иске?

— Это знак замужней женщины.

— Что это за таинство? — он с любопытством заглянул в ее странно помрачневшие глаза.

— Не беспокойся об этом, — ответила она.

Он припал губами к бледным бархатистым бутонам на ее груди, но желание уже покинуло их обоих. Она звала его элисаарским именем, но он может забыть и его, когда покинет ее. Неважно, что он так много знает.

— Начинается рассвет, — наконец мягко сказала она. — Человек будет ждать в саду, под деревом, на которое слетаются голуби — помнишь его? Он провел тебя в город, он же и выведет отсюда. Потаенная река течет через пещеры к берегу. Там, где она пробивается на поверхность, ты найдешь лодку, нагруженную припасами и готовую к плаванию. Но потом тебя ждет открытое море запада. О, Регер…

— В Застис погода хороша для морских путешествий, — успокоил он ее.

Она не плакала. Но, как говорят на Равнинах, глаза ее наполняли слезы.

Они в последний раз отдались любви, медленно плывя, погружаясь и стремительно бросаясь на берег.

Когда рассвет, еще полупрозрачный, затопил спальню, ее дверь раскрылась. Он шел между лучами света, и каждый падал позади него, как меч из сна. Не доходя до конца коридора, он услышал ее слова:

— Не оборачивайся. Есть древние стихи, которые запрещают делать это. Забудь меня и преуспей. Думаю, ты все равно узнаешь меня, когда мы встретимся снова.

Он поднял занавес в конце коридора и, выходя, позволил ему упасть, разделив их.