Алексей Орлов - Нина Молева

Елизавета — графу А. Г. Орлову (перевод с французского)

…Мир! Наконец-то мир! Любой цены не было жалко, лишь бы вырваться из проклятой западни. По дипломатам видно, какая удача. В Ораниенбаум все съехались поздравлять, а радость у одних только послов английского да датского. Остальные ровно на панихиду собрались. Ртов не раскрывают. Казалось бы, Австрии и Пруссии какая печаль, и они туда же. Хуже всех пришлось Испании и Франции. Да и Швеции не легче.

Григорий Александрович шумнее всех радовался. Даже не заметил, что и императрице не легко пришлось. Ладно турки, а Пугачев? А Чесменский? Ведь приказов словно не слышит. Письма длинные невнятные шлет, и все тут. Чего ждет? Какие расчеты строит? С ним просто никогда не было.

С Гришей не посоветуешься. Не то что Орловых не любит, не нужно ему подробностей знать. Было время, откровенничала с Орловым. Одним. Единственным. Ан все семейство в курсе было. Теперь, глядишь, против императрицы все оборачивается.

Потемкин надолго ли? У него тоже свои планы. Сегодня хорош, а там… Словам ничьим верить нельзя. Слова они и есть слова, дуновение одно — не больше.

Поначалу казалось, правильно. Не вызвался Потемкин с Пугачевым воевать, и не надо. Другие под рукой найдутся. А почему не надо? Почему храбрость свою да смекалку не захотел показать? Видел, трудно императрице. Видел, на краю оказалась.

Что себя обманывать: дворец оставить побоялся. В храбрости ему не откажешь. Потому и воевал, что до дворца дойти тщился, а теперь все мысли, как апартаменты дворцовые сберечь. Не заговаривает о бунтовщиках, а конца доселе не видно.

Нет, не с ним, только не с ним передумать все надобно. Не дали Пугачеву к Москве двинуться, к Дону рванулся, да как! Тысяч двести верст маршем отшагал со своими оборванцами, голытьбой бунташной. Тысячу двести! Эдакое никакой армии, генералы толкуют, не снилось. Двадцатого июля Курмыш занял, через неделю — Саратов, еще через пару дней — Пензу.

Ведь вот докладывали, ничего от его двадцатитысячной оравы не осталось, ан снова у него пятнадцать тысяч. Еще неделя — в Саратов вошел, следующая — в Камышин. Двадцать первого августа — разве такой день забудешь! — к Царицыну подошел. Еще немного, и конец. Всю бы Волгу завоевал.

Только есть Бог на небе: казаки, что в городе стояли, примкнуть к бунтовщикам отказались. Почему? Не генералы выиграли, люди решили. Гриша говорит, о войсках правительственных, что к городу идут, узнали. Так сколько раз войска эти подходили и бунтовщиков не смущали. Нет, тут другое что-то. И Пугачев города воевать не стал, будто знамение какое увидел. Со всей своей голытьбой решил к Яицкому городку отправиться, на зимние квартиры там расположиться.

В ста верстах от Царицына, у Сального завода, Михельсон его со своими частями догнал. Так случилось, что от бунтовщиков и следа не осталось. Всех побил да разогнал. Едва полтораста человек с атаманом уйти сумели, да и то недалеко. Измена среди них случилась. Михельсон подкупить девятерых сумел. В ночь с 14 на 15 сентября схватили Пугачева, в Яицкий городок привезли и властям сдали.

Рассказать — просто все. А начнешь вспоминать… Не иначе стоял за бунтовщиками кто. Многие на польских конфедератов грешат. Вольтер и вовсе о связи с турками толкует. Самозванка письма турецкому визирю посылала, чтоб помощь Пугачеву оказал.

И ведь не Чесменский о том доносил — через английского посла вести доходили. Виделся ли наш Алексей Григорьевич с самозванкой? Спрашивать проку мало — соврет из нужды и без нужды.

А если виделся? Если… Улещать его надобно. На обещания не скупиться. Потемкин бунтует, да и Бог с ним. Лишь бы граф здесь оказался. Лишь бы рассчитал, что с императрицей российской выгоднее ему будет. И к нему никого не подошлешь — со стороны никого к себе не подпустит. Правда, нет ли, кушанье заставляет сначала повара пробовать. Как собаку.

Не верит. Императрице не верит.

А может, и впрямь не встречался? Капканы на нее ставит? Только бы так было! И Грише виду не показывать. Держаться. Дружески держаться. О делах государственных советоваться — для доверия. О мелочах всяческих упоминать — как бывало. Держаться…

…Желательно, чтоб искоренен был Пугачев, и лучше б того, если б пойман был живой, чтоб изыскать чрез него сущую правду, — я все еще в подозрении, не замешались ли тут французы, о чем я в бытность мою докладывал, а теперь меня еще более подтверждает полученное мною письмо от неизвестного лица; есть ли этакая на свете или нет — того не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то я б навязал камень ей на шею да в воду.

Сие ж письмо при сем прилагаю, из которого ясно увидеть изволите желание; да мне помнится, что и от Пугочова сходствовали несколько сему его обнародования; а может быть и то, что и меня хотели пробовать, до чего моя верность простирается к особе Вашего императорского величества; я ж на все ничего не отвечал, чтоб чрез то не утвердить более, что есть такой человек на свете, и не подать о себе подозрения.

Еще известие пришло из Архипелага, что одна женщина приехала из Константинополя в Парос и живет в нем более 4-х месяцев на англинском судне, платя слишком 1.000 пиастров на месяц корабельщику, и сказывает, что она дожидается меня: только за верное оное я не знаю.

От меня ж нарочно послан верный офицер, и ему приказано с оною женщиною переговорить, и буде найдет что-нибудь сомнительное в таком случае обещал бы на словах мою услугу, а из того звал бы для точного переговора сюда в Ливорно, и мое мнение, буде найдется такая сумасшедшая, тогда, заманя ее на корабли, отослать прямо в Кронштадт, и на оное буду ожидать поведение, каким образом повелит мне в таком случае поступить, то все наиусерднейше исполнять буду.

А. Г. Орлов — Екатерине II. 27 сентября 1774. Италия

…Братец Владимир Григорьевич пишет: сумятица. Сумятица во дворце великая. Не объяснишь ему, про что писать надобно, за чем глядеть. Разве что случайно досмотрит. Все равно важно.

Мечется императрица. Виду подавать не хочет, что с бунтовщиками, что с злодейкою ее деется. Великого князя женить захлопоталась. Время, мол, пришло. Не время — от графа Никиты Ивановича да всего его круга обезопаситься хочет. Молодой женой великий князь займется, чужих наставлений слушать не станет.

Уже год прошел, как в Петербург ландграфиня Гессен-Дармштадская одну из трех незамужних дочек доставила. Государыня сама претендентку выбирала. И тут на свой вкус, потому что расчету никакого. Герцогство кот наплакал, все права да земли с другими семействами неделеные.

В августе 1773-го помолвка состоялась, месяцем позже в Казанском соборе с превеликою пышностью венчание.

Поначалу все довольны были: и молодые, и императрица. Да где нашей государыне в мире и покое жить. Владимир Григорьевич полагает — невестки испугалась. Как бы они с великим князем о престоле не задумались. Да и за детьми дело не стало — великая княгиня сразу понесла.