Зимний излом. Том 1. Из глубин - Вера Камша

Герцог Придд, видите ли, не желает тревожить покой предка. Как же! Просто ненависть к сопернику оказалась сильней и справедливости, и уважения к погибшему Эктору.

– Удо, – Ричард сжал локоть друга, – после войны я его убью.

– Если оно будет для нас, это «после войны», – встрял Дуглас. – И потом, я скорей соглашусь со Спрутом, чем с Альдо. Тревожить мертвых не дело, да и воевать нужно не с памятниками и именами...

– Золотые земли принадлежат Раканам, – отрезал Ричард, в который раз сожалея, что связан клятвой. Удо, Дуглас, Робер переживают, сомневаются, не верят, потому что не знают всей правды. Альдо держит свои планы в тайне, это правильно, дальновидно, но жестоко.

– Пока Раканам принадлежит только Кольцо Эрнани, – граф Гонт устало вздохнул, – да и то не целиком. Наше счастье, что Варзов и Савиньяки предпочли старых врагов, если, конечно, предпочли.

Удо до сих пор не оправится от потери брата, да и Дуглас после битвы у леса Святой Мартины ходит сам не свой. Ричарду безумно хотелось успокоить друзей, но для этого пришлось бы нарушить клятву.

– Мы победим, – это все, что он может сказать, – обязательно победим.

Дуглас пожал плечами, Удо улыбнулся, но как-то невесело. Принесли факелы. Рыжее пламя заплясало по белому мрамору, сумрак съежился, прижимаясь к куполу и высоким окнам, и вместе с ним растаял галдеж, ведь истинная красота лишает дара речи.

Юноша смотрел и не мог насмотреться на два ряда белых колонн, разделенных легкой серебристой решеткой. Еще одна решетка, повыше и помощней, делила храм на две неравные части. Желтый живой свет играл в стеклах витражей, оживляя причудливо сплетенные растения, ласкал коленопреклоненные статуи, дробился в хрустале светильников.

Волшебство не убили даже полусгнившие-полузасохшие лилии, свисавшие из мраморных ваз. Мертвые цветы были единственным, что напоминало о смерти. И о победе.

Снести этот храм, как Фабианову колонну, было бы кощунством. Нельзя поднимать руку на чудо. И нельзя, чтобы среди почти Рассветной красоты покоилось зло.

– Жаль, – прошептал Темплтон, глядя в глаза светящейся тоненькой девушке с длинной косой, – как жаль...

– Это стекло, – пояснил кто-то сведущий, стоящий рядом, – а за ним зеркало.

Стекло... Наша жизнь – тоже стекло, так просто разбить. Ричард смотрел на застенчивую девушку в синем платье и видел не блудливую лицемерку, а Катари. Именно такой была дочь графа Ариго до погубившей ее свадьбы. Художник вряд ли знал правду о жене Франциска, потому что кистью солгать невозможно. Мастер и не солгал, просто, изображая умершую, он рисовал еще не родившуюся. Уж не эта ли икона вдохновила безвестного вывесочника из «Талигойской звезды»? Очень может быть, хотя как бы мазила попал в закрытую от всех церковь?

– Прошу простить мою задержку, – голос Альдо ворвался в золотистый сон, возвращая Ричарда в набитую людьми зиму, – пришли важные известия из Дриксен. Видимо, сегодня или завтра войска кесаря вступят в южную Марагону.

– Замечательная новость, – с чувством произнес прибывший из Агариса Арчибальд Берхайм, – просто замечательная.

– Марагона по праву принадлежит Дриксен, – добавил Энтони Кракл.

– Осталось объяснить это марагонцам, – хмыкнул Темплтон, – я уж не говорю про бергеров.

– Тише, Дуглас, – шикнул Удо, – Кракла вы можете причесать и попозже.

– Господа, – поднял руку сюзерен, – нам предстоят не самые приятные полчаса, но это святилище, помнящее первых императоров Талигойи, должно быть очищено от скверны. Костям узурпатора и блудницы здесь не место. В день Весеннего Излома под этими сводами упокоится Алан Окделл. Алан Святой, эорий, отомстивший за своего владыку.

Повелители Скал всегда были верны Раканам. Другие предавали, колебались, отступали, но верность Окделлов была надежна, как сами скалы. Ричард, герцог Окделл, подойди ко мне!

...Это было как во сне: горящие факелы, взволнованные лица, тяжесть шпаги на боку. Ричард Окделл шел к своему сюзерену, и рядом с ним незримо шли его отец, дед, прадед. Здесь, в древнем храме, замыкался Круг, уходили в прошлое поражения, рассыпались прахом обиды. Повелитель Скал преклонил колено перед своим королем, но Альдо Ракан рывком поднял юношу и крепко обнял:

– Да свершится высшая справедливость. Мы не мстим, мы воздаем по заслугам. Да пребудет в смерти и посмертии с каждым то, что он заслужил. Так и будет!

– Так и будет, – повторили губы Ричарда, – так и будет...

3

Присланные Айнсмеллером рабочие ломали решетку. Кувалды вразнобой били по стонущему железу, разбивая вплетенные в побеги дикого винограда буквы «О» и «Ф», а Повелителю Молний сквозь плачущий звон слышался неровный конский цокот.

Широкоплечий здоровяк с размаху ударил по бронзовому перекрестью и не рассчитал. Кувалда прошла сквозь почти невесомую паутинку и врезалась в алтарные врата. Хлынул разноцветный стеклянный дождь, разлетевшиеся брызги-осколки впились в лицо, руки, шею разрушителя, и он с воем свалился на мгновенно покрасневший пол, сбив мраморную вазу. Отвратительно запахло гнилой водой и еще чем-то сладковатым и тошнотворным, зеленая жижа растекалась, мешалась с кровью и иссохшими лепестками, подступала к самым ногам.

Робер отшатнулся, медлительный цокот стал отчетливей, алый, прозрачный лепесток полоснул по руке незадачливого гимнета, еще один, бледно-розовый, впился в щеку барону Краклу, только что отпустившему изящнейшую шутку на предмет святости Октавии. Стонущего барона увели под руки, рабочего пришлось уносить, кровь из располосованной шеи била фонтаном, заливая не успевших отскочить эориев и ординаров. Кто-то тихо ахнул. Робер покосился на Альдо: сюзерен стоял, сжав губы и глядя прямо перед собой, словно ничего не случилось. Так вышло, что они с Айнсмеллером оглянулись одновременно, лицо красавца-вешателя было вдохновенным, словно у менестреля или художника, тонкие ноздри раздувались, глаза блестели.

– Ваше Величество, – цивильный комендант часто и неровно дышал, – прикажете продолжать?

– Продолжайте!

Треснул витой штырь, погнутая плоская корона отвалилась от виноградной плети и со звоном упала по ту сторону изувеченной ограды. Из правой створки выбили вензель, левая оказалась крепче. Рабочие старались, как могли, бронзовые ветви гнулись, принимали еще более причудливые очертания, но не ломались. Сладковатый гнилостный запах становился все сильнее. Странно, ведь опрокинули лишь одну вазу.

Дуглас Темплтон зажал рот рукой и начал проталкиваться к выходу, его примеру последовал старик-кавалерист. Свет факелов больше не казался золотым, багровые отблески сплетались с ядовитой трясинной зеленью, кровь на полу смешалась с талой водой.

– Прошу отойти назад, – провозгласил Айнсмеллер, но остался стоять, где стоял. Так же, как Альдо, Ричард, Придд. Рабочие навалились на изувеченную решетку, кованые, зияющие дырами створки отпрянули в обвивающий стены полумрак.