Дева в саду - Антония Байетт

Постучав, вошла Уинифред. Под халатом на ней был новый корсет из лоснистой синтетики. В руке – очередная чашка разводимого кофе.

– Ну, как ты? Тебе как будто нехорошо?

– Ничего.

Уинифред оглядела комнату:

– Пустовато стало. Мы тут, может быть, кабинет сделаем. Для него… Он так ужасно себя ведет… ты прости меня…

– Ты не виновата. Этого следовало ожидать, конечно.

– Сегодня твой день. А он хочет все испортить.

Стефани увидела, что мать тихо плачет.

– Я хотела, чтобы у тебя была настоящая свадьба… чтобы вся семья…

– Так и будет.

Они смотрели друг на друга с одинаковым видом безнадежного долготерпения. Уинифред спрятала руки в рукава и обхватила себя, словно желая согреться. Стефани думала: «женщина, дом, гнездо»… Хочет ли она вить гнездо для Дэниела? Чего она вообще хочет?

Тут ворвалась Фредерика: желтый поплин, волосы подвязаны длинной каштановой лентой.

– Шевелись, сестрица! Александр уже идет через поле. Весь, с ног до головы, в жемчужно-сером, и еще цилиндр – великолепие! А ты тут в исподнем восседаешь. Начинается наконец! Можно я твою помаду возьму? Новую, светлую, а то мои все слишком яркие. Тут желтый почти пастельный, нужно что-то понежней. Я все же подружка невесты. Ты ведь не хочешь, чтоб я была размалевана, как непристойная девица? Ну и ладненько! И еще тени зеленоватые возьму, хорошо?

Стефани молча кивнула в сторону комода. Фредерика тут же сгребла новенькую, нетронутую свадебную косметику и принялась краситься. Стефани смотрела, как она орудует, и ей было стыдно своей обиды. Подумаешь, великая ценность. Будто она не взрослая женщина, а ребенок на дне рождения. Фредерика тем временем решительно поплевала на брусок твердой туши, повозила по нему щеточкой и начала со знанием дела красить бесцветные ресницы. Зеленоватые тени оказались ей вполне к лицу.

– Ну вот, готово! Теперь я могу встретить Александра, а ты прихорашивайся в темпе. Мама там тебе складки загладила. Прикажете внести платье невесты?

– Неси.

Фредерика прильнула к ней долгим, жадным, ревнивым взглядом. Вихрем вылетела в коридор, шелестнув тюлевым подъюбником и крахмальной юбкой и через миг возникла снова с пухлым белым чехлом, который повесила на дверь.

– Понадобится камеристка – зови. Он уже в саду, я ему открою! Надеюсь, он не решит, что желтый – цвет наивности…

Оставшись одна, Стефани перенесла прикроватную лампу поближе к зеркалу. Не лампу, голую лампочку – абажур ведь тоже забрали на новое место. В свете злом и театральном накрасилась быстро, почти не накрасилась, выступила из халата, с холодной злостью глянула на свои голые груди и принялась спешно, чуть истерически, застегивать крючки и молнии. Сердито дергала щеткой, и влажные еще пряди, протестуя, скручивались в тугие спиральки. Потом кое-как пришлепнула сверху и, исколов шпильками, закрепила плоскую круглую шапочку и нескладный, нескончаемый тюль. Все это было глупо сверх сил. Раз-два! – сунула ноги в белые будуарные туфельки и, шурша платьем, решительно вышла из комнаты. Фредерика металась в прихожей в поисках потерянной перчатки. Уинифред, которой темно-синий льняной костюм с блеском придавал нечто не то военное, не то воинственное, боролась с плоеным подолом. У дверей ждал водитель. Стефани замерла наверху лестницы.

– Ах, вот ты. Уже готова. Хорошо. Выглядишь прекрасно. Александр в гостиной, букеты я туда же отнесла. Если он… если отец вернется, скажи ему… я не знаю… скажи… Но меня не дожидайтесь, поняла? Если что, меня не ждите. У меня прическа сзади в порядке? Я не глупо выгляжу?

– Замечательно, замечательно выглядишь!

– Впрочем, это не важно. Может, даже и к лучшему, если он не придет. Все, хорошая моя, увидимся в церкви.

– Надеюсь. – Стефани так и не стронулась с места.

Влетела Фредерика, вдохновенно взмахнув букетиком из васильков и бутонов белой розы:

– Скажу одно: Александр просто безбожно красив!

– Я чувствую себя дурой, – призналась Стефани.

– Ничего, получится, – не слишком задумываясь, утешила Фредерика, уносясь вслед за Уинифред.

Стефани деревянным шагом двинулась в гостиную.

Александр поднялся ей навстречу во всем великолепии дымчатых, жемчужных и устричных переливов серого. Отвесил полупоклон.

– Ну а теперь дайте вас рассмотреть. Покажитесь же, прошу.

Она застыла в дверях. Он изящно поманил рукой:

– Пройдитесь, подойдите сюда. Для меня это большая честь. Голову чуть выше. Шаг подлинней, не семените. Простите, что я так распоряжаюсь. Великолепно!

Стефани, и без того нервная, споткнулась о шнур от утюга и чуть не упала. Подобрала конец фаты, нагнулась, белая и шуршащая, выдернуть шнур из розетки.

– Позвольте я, – вмешался Александр.

– Так может пожар случиться.

– Ну, пожар мы предотвратили.

Он поставил утюг в книжный шкаф, а гладильную доску убрал за диван. В комнате было не прибрано и немило. На ковре валялся Фредерикин халат, на каминной доске и журнальном столике стояли чашки из-под кофе, тут и там просеялась упаковочная стружка… Посреди всего этого Александр взял ее за руки:

– Дивное платье.

– Я себя глупо чувствую.

– Но почему?

Александр был в приятном воодушевлении. Он не терпел неопрятных мелочей семейного бытия. Он никогда, вслед за Лоуренсом, не предложил бы нарядить мужчин в красные пиджаки и белые брюки, туго обтягивающие ягодицы. Но женщина в торжественной фате, в длинной пышной юбке с широким шелковым поясом волновала его, как никогда не взволновала бы она же в фартучке, она же – не на сцене.

– Почему? – повторил он. – Вы героиня дивного действа. Соответствуйте.

Он окинул ее привычным оком: кое-где стянуты швы, крючки на талии неровно пришиты, что-то странное с прической… Стефани так сердито дергала платье, одеваясь, что пояс уехал выше шва на талии.

Александр сжал ей руки:

– Позвольте я только поправлю вам пояс. И чуть иначе приколю фату. Прошу вас.

Стефани только кивнула.

– Вы очаровательно выглядите.

Александр хлопотал у ее талии. Его руки порхали, подтягивая, подтыкая, закладывая складки.

– Есть у вас еще такая золотая булавочка? Тут шов разошелся.

Стефани дернулась с естественным раздражением человека, вынужденного стоять неподвижно и терпеть прикосновения помощников. Впрочем, она тут же подавила раздражение. Порхающие руки на миг замерли, крепко сжав ей талию. Стефани уже начинала вживаться в платье. Повела плечами:

– Булавочки? Есть. У зеркала в моей комнате. Я принесу.

– Нет-нет, не шевелитесь. Я сам.