Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

— Сударыня, надеюсь, вынужденное пребывание в сем пристанище побудит вас чистосердечно во всем признаться. В противном случае вы знаете, что вас ожидает.

— Рано радуетесь, сударь, воскресенье еще не настало, и вам меня не запугать. Когда королева…

— Не стоит уповать на Ее Величество. Королеве неизвестно, где вы находитесь. А если она и узнает, вряд ли ваша участь ее заинтересует. Впрочем, двор еще не вернулся в Версаль. А воскресенье завтра.

— На что вы надеетесь, сударь?

— Что ваш разум возобладает над вашим упрямством. У вас есть выбор: обвинение в краже и незаконной торговле королевским платьем или же соучастие в трех убийствах, незамедлительно приведущее вас на эшафот. Не говоря о допросах, коим вас непременно подвергнут. Так как же, сударыня?

— Вы полагаете, что я — флюгер, и поворачиваюсь туда, куда ветер дует? С чего это я сегодня признаюсь в том, в чем отказалась признаться вчера? Если я сказала «нет», значит, мне вам больше нечего сказать.

— Как вам угодно. Однако должен заметить, положение изменилось, и у нас появились основания подозревать вас в еще более тяжких преступлениях.

Николя не любил роль, которую ему приходилось играть сейчас перед этой падшей женщиной. Он физически ощущал жестокость произносимой им лжи, однако представшее перед ним лицо Эме д’Арране, чья судьба, возможно, зависела от признаний госпожи Ренар, заставило его отбросить щепетильность. Приблизившись к Николя, Семакгюс незаметно взял его за руку и тихо кашлянул. Тепло дружеской руки приободрило Николя, и он продолжил:

— Сударыня, придется вам сказать, что нам все известно.

— Все? — усмехнулась она.

— Вам смешно? Вы полагаете, что успели натворить столько, что мы никогда не распутаем ваш клубок?

— Ах, понимайте, как хотите. Продолжайте ломать комедию, но вряд ли ваши дырявые сети способны выловить хоть какую-нибудь рыбу.

— Значит, все же есть, что ловить?

Она не ответила, однако лицо ее побледнело, и на нем отразилась тревога.

— Некто, кто хорошо вас знает, многое рассказал о вас.

Опустив голову, она продолжала хранить молчание.

— Он ничего не скрыл, пожелав в торжественную минуту очистить совесть.

— О какой минуте вы говорите?

Похоже, ее начинала охватывать паника.

— О той, когда мы предстанем пред высшим судией.

— Высшим… судией, — пробормотала она. — Что это значит?

— Увы, сударыня! Такой прекрасный голос… Но черт побери, какой мошенник!

Она встрепенулась, рот ее открылся, однако с губ не сорвалось ни звука.

— А сколько смертей — и все ради безделушки, которую в конце концов вернули владелице! Ее Величество очень рада, что подарок короля снова у нее. Кстати, сударыня, Винченцо Бальбо признался, что это вы рассказали ему о драгоценности и о том, что королева надевает ее при каждом удобном случае. Так что…

Звеня цепями, она вскочила и издала вой, напомнивший Николя волков, часто рыскавших вокруг аббатства Сен-Жильда. Где-то вдалеке под сводами старинной тюрьмы эхом отозвались чьи-то крики.

— Сударыня, я понимаю, смерть вашего возлюбленного причинила вам боль. Но теперь вам нечего терять. Благоразумие подсказывает, что лучше честно рассказать все, что вам известно.

Неожиданно она пошатнулась и стала падать. Подскочивший Семакгюс подхватил ее на руки, осторожно уложил на солому и, взяв кувшин с водой, вылил его содержимое ей на лицо. Никола громко приказал позвать папашу Мари с его настойкой. Привратник прибыл настолько быстро, насколько ему позволяли старые ноги. Корабельный хирург разжал узнице зубы, влил в рот несколько капель укрепительного и легонько похлопал ее по щекам. Придя в себя, узница громко зарыдала; среди ее причитаний чаще всего звучало имя Винченцо.

Испытывая вполне понятное чувство сострадания к сильному горю, Николя тем не менее продолжал допрос:

— Сударыня, установлено, что Винченцо Бальбо был вашим любовником, и вы просто обязаны помочь нам в поисках его убийцы.

Поняв двойной смысл его слов, она горько улыбнулась.

— Как и где вы его встретили?

Сопротивление госпожи Ренар было сломлено.

— В первый раз в часовне, а потом на концертах во дворце.

— Это вы рассказали ему об универсальном ключе королевы?

— Он расспрашивал меня, как королева проводит время, и я рассказала ему о ее любимой безделушке… и ему пришла в голову мысль украсть ее. Он убедил меня, что это проще простого. Алмазы можно вынуть и продать по одному. Тогда мы будем богаты и сможем уехать в Вену. Он надеялся поставить там свою оперу. Имея доступ к шкатулке с драгоценностями Ее Величества, я в день поездки на бал ослабила застежку украшения, чтобы Винченцо смог легко им завладеть.

— Где вы встречались?

— В Доме для прислуги. Он объяснил мне цель своих ночных вылазок. Он приходил собирать вещество, необходимое для его будущей великой постановки.

Она говорила монотонно, глядя в одну точку.

— Великой постановки?

— Его оперы. Он хотел, чтобы в ней появлялись призраки в светящихся масках.

— А водонос?

— Он служил мне прикрытием. Винченцо прятался в моей комнате. А малыш Жак — ничтожество, он верил каждому моему слову.

— Но вы же были его любовницей? Что по этому поводу говорил Винченцо Бальбо?

— О, у него была великая душа! Он не обращал внимания на такие мелочи. Временные сложности…

И она снова зарыдала.

— Сударыня, вы знаете человека по имени Ламор?

— Нет.

— Вы причастны к убийству вашего мужа, инспектора Ренара?

— Я всегда помогала ему в делах, но я не любила его, хотя и не настолько, чтобы желать его смерти. Впрочем, сударь, вы сами сообщили мне, что он убит.

Обернувшись к Семакгюсу, Николя увидел, как тот знаком просит у него разрешения поговорить с узницей.

— Сударыня, — с задумчивым видом начал он тихо, — меня смущает одна мелочь. Вы утверждаете, что были любовницей Винченцо Бальбо, и нашему удивлению нет границ. Ведь речь идет о кастрате, человеке, которого суетная молва издавна осыпает насмешками.

Оскорбленная, она гордо вскинула голову.

— Он любил меня, сударь, и та мелочь, о коей вы столь бесцеремонно мне напоминаете, нисколько не мешала ему доставлять женщине удовольствие, на которое она вправе рассчитывать, и которого она никогда не получала от собственного супруга. О, мой Винченцо! Такой нежный, такой внимательный, такой пылкий.

И она застонала, раскачивая головой в разные стороны.

— Боюсь, — прошептал Семакгюс, — мы больше от нее ничего не добьемся.